|
История ПСКОВСКОГО КАДЕТСКОГО КОРПУСА
| |
| Derkyl | Дата: Суббота, 03.09.2011, 17:09 | Сообщение # 16 |
Группа: Администратор
Сообщений: 532
Статус: в самоходе
| Для облегчения деятельности инспектора классов к нему назначался помощник. В качестве такового службу мог нести и штатский, и военный педагог, но непременно получивший высшее образование. В Псковском корпусе сменилось четыре помощника инспектора классов. Первым эту должность исполнял капитан Митрофан Дмитриевич Ушаков, который начинал службу ещё в гимназии и высшего образования как раз не имел: он окончил только Александровское военное училище. Впрочем, уже в 1886 г. Ушаков был назначен командиром роты, а помощником инспектора стал знакомый читателям А. С. Равич-Щербо. В конце 1900 г., когда Равича-Щербо назначили инспектором, пост помощника перешёл к Н. А. Воронову, который занимал его до своего перевода во Владикавказ.
В августе 1906 г. вместо Воронова на должность помощника инспектора назначили подполковника Александра Викторовича Крыжановского, окончившего Павловское военное училище и Военно-юридическую академию. Любопытно, что в отличие от своих предшественников он был местным уроженцем и принадлежал к дворянству Псковской губернии.
Должности ротных командиров в кадетском корпусе занимали «штаб- или обер-офицеры из лиц, окончивших курс в военных училищах или высших учебных заведениях и преимущественно такие, которые занимали уже должности офицеров-воспитателей или успели обратить на себя внимание своей полезной деятельностью по военноучебной части». Избирались ротные командиры директором, а утверждались в должности Главным начальником военно-учебных заведений. При этом те из них, кто ранее служил офицером-воспитателем, утверждались «сразу по избрании», а остальные «предварительно прикомандировывались на срок не более одного года».
В соответствии с «Положением» 1886 г. ротные командиры являлись «ближайшими помощниками директора корпуса по части воспитательной». Каждый из них не только возглавлял одну из рот, но и должен был осуществлять «общее руководство деятельностью офицеров-воспитателей… без стеснения, однако, сих последних в подробностях воспитательной работы на каждом из порученных им кадет». Последняя оговорка не случайна, поскольку на практике действия ротных командиров нередко сковывали инициативу офицеров-воспитателей. Об этом свидетельствуют материалы заседаний Педагогического комитета Псковского кадетского корпуса, отразившие часто возникавшую ситуацию, когда ротный командир, не зная всех обстоятельств того или иного проступка кадета, навязывал свою волю офицеру-воспитателю. Такое положение, впрочем, было свойственно всем кадетским корпусам. Офицер-воспитатель В. О. Тоз жаловался на страницах «Педагогического сборника»: «Ротные командиры, выдвинувшись, как клинья, между воспитателями и их питомцами, отодвинули первых от вторых». Упоминаются, конечно, в мемуарах сотрудников и выпускников различных корпусов и ротные командиры, действовавшие, как опытные руководители, внимательно прислушивавшиеся к мнению подчинённых. Особенно успешно действовали обычно те из них, кто сам служил офицером-воспитателем. Неслучайно руководство кадетских корпусов стремилось не ставить во главе роты офицеров, не имевших педагогического опыта.
С 1882 по 1917 гг. в Псковском кадетском корпусе служило 12 ротных командиров. Среди них были люди явно незаурядные, внесшие большой вклад в развитие заведения и даже культуры города в целом. В первую очередь следует назвать Фёдора Алексеевича Ушакова, талантливого педагога и краеведа. Он родился в 1850 г., в семье потомственного дворянина Тамбовской губернии, обучался в Воронежской военной гимназии и Александровском военном училище, по окончании которого в 1870 г. был зачислен прапорщиком в б-й пехотный Либавский полк. В 1874—1878 гг. он занимал должность старшего адъютанта штаба Казанского военного округа, в 1880 г. поступил в Академию Генерального штаба, но полного курса не окончил. В 1881 г. Ф. А. Ушаков занял должность воспитателя в Псковской военной гимназии и шесть лет спустя стал командиром роты. В 1902 г. он вышел в отставку в чине генерал-майора.
По воспоминаниям воспитанников, Фёдор Алексеевич часто проводил с кадетами экскурсии и беседы, посвященные истории Пскова. С 1895 по 1902 гг. Ушаков состоял секретарём Псковского Археологического общества. Он вёл раскопки на городище Камно, руководил ремонтом Поганкиных палат, опубликовал ряд научных работ. Среди них «Причины Смутного времени» (1900), «Описание к Соборному плану г. Пскова» (1901), «Псковский городец и Мирожь, как место первых христианских поселений» (1902) и др. Наконец, именно Ф. А. Ушаков стал автором первого исследования по истории Псковского кадетского корпуса («Материалы для истории Псковского кадетского корпуса»), опубликованного в 1901 г. В 1906 г. Ушаков переехал в Петербург. Скончался он в ноябре 1914 г., вскоре после начала Первой мировой войны.
Несомненно, интересной фигурой был Карл Вильямович Шпигель. Его отец, Ганс Дидрих Виллиам Шпигель был военным инженером и отличился во время Кавказской войны, а мать происходила из рода баронов Неттельгорстов. Сам Карл Вильямович окончил Павловское военное училище, после которого в 1876 г. поступил прапорщиком в Лейб-гвардии Литовский полк. Здесь очень скоро обнаружился интерес молодого офицера к педагогике, и его назначили заведовать школой для солдатских детей. В августе 1886 г. Шпигель был прикомандирован к Псковскому кадетскому корпусу для испытания в должности офицера-воспитателя, в сентябре 1888 г. — утверждён в этой должности, а в 1893 г. возглавил роту. Как видно из протоколов заседаний Педагогического комитета, он неизменно отстаивал принципы уважительного и чуткого отношения к воспитанникам. Такие взгляды, безусловно, импонировали Главному начальнику военно-учебных заведений великому князю Константину Константиновичу, который в январе 1907 г. назначил Шпигеля директором Симбирского кадетского корпуса, невзирая на отсутствие у него высшего военного образования.
Дальнейшие события показали, что великий князь не ошибся. В 1910 г. он посетил Симбирский корпус, после чего с радостью сообщал в одном из своих писем: «Туда более трёх лет назад назначил я, в изъятие закона, директором не имеющего высшего образования заслуженного ротного командира Псковского корпуса Шпигеля и не раскаиваюсь: всё виденное, слышанное и пережитое в Симбирском корпусе… оставило отрадное впечатление. И там, и в Москве самое лучшее это доброе настроение и простые хорошие отношения между воспитывающими и кадетами. Никакой вражды или недружелюбия».
Способным педагогом был также подполковник Филипп Николаевич Массино. Он происходил из дворян Полтавской губернии, учился в 4-м Московском кадетском корпусе и Александровском военном училище, по окончании которого в 1886 г. поступил подпоручиком в 107-й пехотный Троицкий полк. В 1892 г. Ф. Н. Массино перешёл на должность младшего офицера в Виленское юнкерское училище, в 1895 г. был прикомандирован к Псковскому кадетскому корпусу для исполнения обязанностей офицера-воспитателя. В 1905 г. Филиппа Николаевича зачислили в Главное управление военно-учебных заведений и одновременно назначили воспитателем к детям великого князя Александра Михайловича. Это почётное поручение он исполнял до 1908 г., а затем вернулся в Псков, но уже на должность ротного командира. Интересно, что в Псковском корпусе служили также младшие братья Филиппа Николаевича, Алексей Николаевич и Фёдор Николаевич Массино, занимавшие должности офицеров-воспитателей.
Важнейшую часть штатных сотрудников каждого кадетского корпуса составляли воспитатели, которые были максимально приближены к детям и осуществляли непосредственное педагогическое воздействие на них. В Псковском корпусе с 1882 по 1917 гг. воспитательские должности занимали 83 чел., из которых 17 были штатскими (в начальный этап существования заведения) и 66 — офицерами. Их среднегодовая численность, таким образом, составляла 18 чел. Максимальным количество воспитателей было в 1906 г. (26 чел.), а минимальным в 1892 г. (13 чел.). Отклонение в большую сторону прослеживается также в 1905 и 1907 гг. (22 и 21 чел. соответственно), а в меньшую сторону — в 1882 г. (15 чел.).
Такая динамика представляется вполне закономерной. 1882 г. был первым годом существования Псковского кадетского корпуса, когда, как уже отмечалось выше, штатских воспитателей стали активно увольнять и набирать на их место офицеров. Разница в численности уволенных (7 чел.) и принятых (3 чел.) объясняет временный дефицит воспитателей, который был очень быстро восполнен.
Если в 1882 г. дефицит воспитателей объясняется перестройкой учебного заведения, то в 1892 г. он, насколько известно, возник случайно. Дело в том, что в этом году корпус покинуло сразу 6 офицеров, в основном перешедших в другие учебные заведения. Это М. М. фон Моргенштерн, В. Л. Кругликов, Н. С. Баранов, Н. Н. Тихобразов, Г. Г. Кириллов, М. Г. Чигирь. Поступило на службу всего два офицера (капитаны В. П. Дударь и П. Л. Госсе). Общее количество офицеров-воспитателей снизилось до 13 чел. При этом в числе учащихся заметных изменений тогда не происходило. Однако уже в следующем, 1893 г. численность воспитателей нормализовалась, составив 16 чел.
В 1905—1907 гт. количество офицеров-воспитателей заметно превышало норму. Причиной сложившейся ситуация была, по всей видимости, Русско-японская война. Тогда на воспитательские должности очень часто принимали офицеров, получивших ранения и неспособных, поэтому, к строевой службе. Так, из 8 офицеров, принятых на службу в 1905— 1906 гг., пятеро являлись участниками боевых действий, причём двое (В. А. Дебоа и В. А. Подчекаев) были ранены.
Принципы отбора и обязанности офицеров-воспитателей подробно излагались в «Положении Военного Совета о кадетских корпусах» 1886 года. Согласно этому документу они назначались директором корпуса из числа офицеров, «окончивших курс в военных училищах или высших учебных заведениях, состоящих в чинах не выше штабс-капитана гвардии или капитана армии и прослуживших в офицерском звании не менее четырёх лет, из которых не менее двух лет в строю». В течение первых двух лет своей службы офицер-воспитатель считался «исполняющим должность», и лишь по прошествии этого испытательного срока он либо включался в штат корпуса, либо «откомандировывался к месту постоянного служения».
В непосредственном ведении каждого офицера-воспитателя состояли кадеты одного класса или классного отделения численностью не более 35 человек. При этом на его плечи ложился практически весь груз непосредственной педагогической работы. Помимо постоянного наблюдения за поведением и «умственным образованием» своих подопечных, он должен был проводить с ними все внеклассные занятия (чтения, беседы, экскурсии и т. д.), помогать в подготовке уроков, обучать строевым упражнениям. Поочерёдно все офицеры-воспитатели назначались на дежурство по роте. Дежурный оставался в ротном помещении на всю ночь и совершал периодические обходы. Обладали воспитатели и правом вести преподавательскую работу, но не более чем 9 часов в неделю.
В связи с отводимой ролью к офицерам-воспитателям предъявлялись высочайшие требования. «Инструкция по воспитательной части для кадетских корпусов» гласила, что «воспитателю при соответствующих его призванию качествах ума, сердца, характера и образования, благовоспитанности и физическом здоровье, необходимы практическое здравомыслие, житейская опытность, понимание явлений телесной и духовной жизни детей вообще, умение обращаться с ними и способность подчинять их своему влиянию, верная оценка пороков, заблуждений и слабостей, господствующих в современном обществе, близкое знакомство с настоящими условиями жизни и ясное понимание требований офицерской службы».
Разумеется, на практике укомплектовать штаты каждого корпуса такими людьми было затруднительно. В конце XIX в. особую тревогу современников вызывало отсутствие у офицеров-воспитателей специальной педагогической подготовки.
Так, обучавшийся во 2-м Оренбургском кадетском корпусе генерал В. М. Дрейер вспоминал: «Воспитатели, в большинстве армейские офицеры, не все были специалистами в деле воспитания детей и юношей кадет, редко разбирались и считались со свойствами характера каждого мальчика». Похожую картину, но уже применительно к Нижегородскому корпусу, рисует А. И. Спиридович: «Воспитателями являлись простые из строя офицеры, большей частью сами прошедшие кадетский корпус».
Автор, укрывшийся за инициалами А. С, с возмущением писал на страницах «Педагогического сборника» в 1899 г.: «Строевому офицеру, совершенно чуждому предстоящей ему службы, вверяется отделение кадет, и молодой офицер на своих воспитанниках учится новому делу, приобретая навык и знание слишком дорогой ценой невольных ошибок». Далее в заметке справедливо подчёркивалось, что «можно быть превосходным офицером в строевом отношении и не совмещать в себе качеств, существенно необходимых для воспитателя». В протоколах заседаний Педагогического комитета Псковского кадетского корпуса действительно нередко упоминается ситуация, когда офицеры-воспитатели пытались решать конфликты «по-строевому», игнорируя педагогические методы.
В марте 1899 г. директор располагавшегося в Петербурге Педагогического музея генерал А. Н. Макаров направил военному министру А. Н. Куропаткину записку, в которой говорилось: «Я глубоко убеждён, что современные неудачи дела воспитания приведут в недалёком будущем к осознанию той истины, что воспитание детей и юношей есть своего рода специальность, которая от лиц, посвящающих ей себя, требует и известной специальной подготовки. Если истина эта признаётся таковою для дела воспитания вообще, то для ведомства военно-учебных заведений, имеющего в ведении своём большие интернаты, она приобретает особо важное значение». В заключение А. Н. Макаров предлагал создать при музее специальные курсы для офицеров-воспитателей. Куропаткин ответил согласием.
К маю 1900 г. было подготовлено, а в июне утверждено «Положение о курсах для подготовки офицеров к воспитательской должности в кадетских корпусах». Согласно ему курсы длились в течение года и были рассчитаны на 25 человек, которые набирались из уже служивших офицеров-воспитателей. Руководство курсами было возложено на конференцию, состоявшую из трёх человек: А. Н. Макарова (председатель), А. Н. Острогорского и А. Д. Бутовского. В 1901 г. продолжительность курсов увеличили до двух лет, в 1904 г. их штаты расширили до 30 слушателей, причём наряду со служившими воспитателями стали принимать и кандидатов на эту должность. Уровень подготовки на курсах был высок: к преподаванию на них привлекались многие видные учёные и педагоги того времени. Так, лекции по физиологии с 1901 по 1908 гг. читал профессор И. Р. Тарханов, а затем преподаватель Военно-медицинской академии В. И. Вартанов. Историю педагогики вёл приват-доцент Санкт-Петербургского университета И. И. Лапшин, занятия по гигиене — профессор А. С. Вирениус. Однако в силу своей малочисленности курсы никак не могли обеспечить выпускниками все кадетские корпуса страны. В Псковском кадетском корпусе служил только один прошедший курсы офицер — штабс-капитан В. А. Бычковский. Бычковский Владимир Адамович происходил из потомственных дворян Волынской губернии. Родился в Новгородской губернии в 1868, обучался в Псковском кадетском корпусе и Павловском военном училище, которое окончил в 1889 г. Служил в 86-м пехотном Вильманстрандском полку, в 1902 определён исполняющим обязанности офицера-воспитателя в Псковский кадетский корпус, в 1904 — произведён в капитаны и утверждён в должности воспитателя, в 1905 — направлен на Курсы офицеров-воспитателей, в 1906 — произведён в подполковники. Интересно, что в Псковском кадетском корпусе обучался и служил родной брат Владимира Адамовича, Бычковский Виктор Адамович .
Тем не менее многие офицеры-воспитатели вполне успешно справлялись со своей службой и к тому же являлись яркими, незаурядными людьми. С 1886 по 1893 гг. в Псковском кадетском корпусе служил Илья Яковлевич Кульнев, внучатый племянник прославленного героя Отечественной войны 1812 года Якова Петровича Кульнева (1763—1812)282. О военной карьере этого педагога будет подробно рассказано в третьей главе книги. Пока следует заметить, что в 1883— 1885 гг. Илья Кульнев состоял ротным командиром в Софийском военном училище, помогал недавно освобождённой от турецкого ига Болгарии в подготовке национальных офицерских кадров, а в конце служебного пути командовал прославленным Лейб-гвардии Семёновским полком.
Весьма интересной личностью был Пётр Ассикритович Адамович. Он происходил из потомственных дворян Псковской губернии, окончил Павловское военное училище (1878 г.), после чего служил в различных артиллерийских частях, а в сентябре 1884 г. был прикомандирован к Псковскому кадетскому корпусу для исполнения обязанностей офицера-воспитателя. На этой должности Адамович прослужил без малого 21 год. В августе 1905 г. он стал ротным командиром, но уже в 1906 г. вышел в отставку. Впрочем, полезной деятельности после этого Пётр Ассикритович не прекратил и служил земским начальником в Великолукском и Псковском уездах. В течение многих лет он состоял в Псковском обществе любителей музыкально-драматического искусства, особенно интересовался народной музыкой. Дом Адамовича посещал молодой Борис Трояновский, в будущем выдающийся балалаечник-виртуоз.
Среди псковских офицеров-воспитателей, сделавших блестящую педагогическую карьеру, следует также назвать Модеста Григорьевича Чигиря. Правда, в нашем городе он прослужил всего два года (1890—1892), после чего был назначен офицером-воспитателем 2-го кадетского корпуса в Петербурге. Однако именно Псковский корпус стал первым местом его службы как педагога. Позже М. Г. Чигирь состоял помощником директора Вольской военной школы, инспектором классов и директором Полоцкого кадетского корпуса. Выпускники последнего учебного заведения вспоминали о нем в своих мемуарах как об очень строгом, но справедливом начальнике.
В Псковском корпусе также начинал службу капитан Александр Александрович Кратиров. Он занимал должность офицера-воспитателя с 1884 по 1887 гг., после был назначен заведующим Педагогическим музеем в Петербурге. Это интереснейшее учреждение вовсе не было «мёртвым» хранилищем экспонатов. В музее разрабатывались новые учебные пособия, читались лекции, встречались для обмена опытом педагоги из военных и гражданских учебных заведений. В 1888 г. Педагогический музей подвергся реорганизации. Вновь учреждённый пост директора занял генерал В. П. Коховский, а Кратиров переместился на должность хранителя, на которой прослужил ещё 18 лет (до 1907 г.). Сослуживцы и начальство неоднократно отмечали отличные познания Кратирова в области педагогики (кстати, он окончил Учительскую семинарию военного ведомства), скрупулёзность и исполнительность.
Среди офицеров-воспитателей «младшего» поколения большой любовью псковских кадет пользовался Вячеслав Иосифович Обух, прошедший весьма не простой жизненный путь. Он получил общее образование в гражданском учебном заведении — Двинском реальном училище, но затем поступил в Московское военное (бывшее юнкерское) училище. В 1900 г. В. И. Обух получил чин подпоручика и начал службу в 98-м пехотном Юрьевском полку, в 1904—1905 гг. участвовал в боях с японцами, был ранен и награждён орденом св. Анны 4-й степени с надписью «за храбрость». На службу в Псковский корпус Вячеслав Иосифович поступил в 1906 г. Именно он был инициатором многочисленных походов и экскурсий, о которых с такой теплотой вспоминали кадеты. Впоследствии В. И. Обух перешёл на службу в столичный Александровский кадетский корпус. В марте 1917 г. он, уже в чине подполковника, принимал участие в комиссии, сформированной Временным правительством для реформы кадетских корпусов.
|
| |
| |
| Derkyl | Дата: Суббота, 03.09.2011, 17:09 | Сообщение # 17 |
|
Группа: Администратор
Сообщений: 532
Статус: в самоходе
| Если воспитательские должности в корпусе замещались исключительно военными, то среди преподавателей-предметников были и офицеры, и штатские лица, причём последние даже преобладали. Всего за период с 1882 по 1917 гг. в Псковском корпусе служило 47 преподавателей различных предметов и учителей младших классов. Их среднегодовое количество равнялось 15 чел. Об отклонениях от нормы можно говорить в трёх случаях: один раз в большую и два раза в меньшую сторону.
Максимальной численность преподавателей была в 1882 г. (21 чел.). Этот показатель корпус, видимо, унаследовал от военной гимназии, где, по данным 1881 г., служило 22 преподавателя. Однако уже в 1883 г. начинается настоящая реорганизация преподавательских штатов. От должности было освобождено шестеро педагогов (преподаватель французского языка Т. Н. Пердризе, русского языка И. И. Цвинев, физики Н. И. Иванов, географии И. А. Соколовский, истории Д. В. Ильцевич и Г. Л. Кон). Поступили на службу только двое: преподаватель немецкого языка М. П. Клуссиньш и П. Л. Корнилов, специализация которого неизвестна. Количество преподавателей уменьшилось до 17 чел. Тем не менее сокращение продолжилось и в 1884 г.: 6 чел. было уволено. Это учителя младших классов И. Л. Емельянов и В. П. Антонов, преподаватель немецкого языка В. И. Епинатьев, музыки В. О. Бергман, учитель строя В. С. Трояновский и П. Л. Корнилов, прослуживший менее года. Новых преподавателей на службу в этом году не принимали, так что их количество сократилось до 11 чел. Подобное сокращение не может быть объяснено изменениями в учебной программе, так как её пересмотр начался позже, в 1889 г. Не отмечено в то время и резкого сокращения количества учащихся.
Усиленное увольнение преподавателей, скорее всего, вызвано тем, что в корпусе были учреждены должности офицеров-воспитателей и ротных командиров, которые имели право вести преподавательскую работу и нуждались в «часах». Наиболее обоснованным представляется исключение из штатов корпуса В. С. Трояновского, так как проведение с кадетами строевых занятий вменялось в непосредственную обязанность офицерам-воспитателям.
В 1885 г. ни один преподаватель не покинул корпуса, а приняли на службу двоих: учителя рисования С. А. Пальникова и преподавателя немецкого языка А. А. Теннера. С этого времени количество преподавателей стабилизировалось на 26 лет и колебалось только в пределах нормы (13—17 чел.). Не вполне понятное сокращение их численности произошло в 1911 г., когда из 16 служивших в корпусе педагогов было уволено сразу четверо: учитель рисования С. А. Пальников, учителя младших классов М. М. Харинский и П. Ф. Рожанский, преподаватель истории А. А. Протопопов. Первые трое ушли, вероятно, из-за преклонного возраста: им было 61, 56 и 57 лет соответственно, и все они имели право на пенсии. Однако Протопопову шёл всего 31-й год, так что он, скорее всего, просто сменил место службы. Несмотря на такие потери, новых преподавателей ни в 1911-м, ни в 1912 г. не принимали. Их так и оставалось 12 чел. Интересно, что проводившееся в 1889 и 1898 гг. сокращение учебных программ никаких перемен в численности служивших в корпусе преподавателей не вызывало.
В соответствии с «Положением» 1886 г. преподаватели и учителя избирались директором корпуса с помощью инспектора классов преимущественно из лиц, имевших высшее образование. Не требовалось его только для так называемых «учителей искусств», т. е. тех, кто обучал кадет рисованию, пению, танцам. Все преподаватели и учителя делились на штатных, «состоявших на действительной службе в корпусе», и приватных, «допускавшихся к преподаванию… лишь при недостатке штатных преподавателей». Для зачисления в штат корпуса надлежало иметь «не менее 15 уроков в неделю, по одному ли предмету, по нескольким ли предметам в совокупности, или же по какому-либо предмету всё положенное по оному количество уроков, хотя бы оно было и менее 15 в неделю». Штатные преподаватели после избрания на должность утверждались Главным начальником военно-учебных заведений. Для приватных такого утверждения не требовалось. В Псковском корпусе с 1882 по 1916 гг. все преподаватели, за исключением В. С. Трояновского, были штатными.
Для 36 преподавателей из 47 служивших в корпусе (77%) установлено полученное образование. Как того и требовало «Положение», многие из них закончили высшие учебные заведения. Так, 12 педагогов (33% учтённых) были выпускниками различных университетов, причём шестеро обучались в Петербургском университете, трое — в Юрьевском, по одному — в Московском и Харьковском. Ещё один педагог (преподаватель французского языка А. А. Таннер) обучался в зарубежном Гейдельбергском университете. Здесь следует отметить, что среди преподавателей иностранных языков в кадетских корпусах вообще было немало выходцев из-за рубежа. Так, в Псковском корпусе три преподавателя французского (Л. Л. Мелье, А. А. Таннер, Ф. Ф. Эвард) являлись уроженцами Швейцарии и соответственно образование получили за пределами России. Два педагога (преподаватель словесности К. С. Хоцянов и преподаватель истории А. А. Протопопов) окончили Духовную Академию, причём у последнего она сочеталась с Археологическим институтом. Служили также в корпусе выпускники Санкт-Петербургского Театрального училища (учитель танцев А. К. Усачёв), Рижского политехнического училища (преподаватель физики С. И. Мацкевич), Санкт-Петербургской консерватории (учитель музыки И. И. Тульчиев) и др.
К сожалению, хуже у преподавателей обстояло дело со специальной педагогической подготовкой. Только 10 из них окончили заведения, дававшие знания по педагогике, причём в пяти случаях это была Учительская семинария военного и в двух случаях Педагогические курсы при 2-й военной гимназии. Оба эти центра подготовки педагогов были закрыты в 1880-е годы. Когда окончившие их лица старели и покидали службу, на смену им приходили люди, не изучавшие педагогики как особой сферы знаний.
О такой ситуации с тревогой писал в «Педагогическом сборнике» преподаватель арифметики в Псковском кадетском корпусе П. Ф. Рожанский: «Учителем средней школы признаётся всякий окончивший курс высшего учебного заведения по известной специальности, между тем как небезызвестно, что сумма знаний и способность передачи этих знаний не всегда согласуется между собой». Советский историк Н. И. Алпатов в своей монографии «Учебно-воспитательная работа в дореволюционной школе интернатного типа» отмечал по этому поводу: «Университеты плохо готовили к выполнению педагогических обязанностей, их выпускники часто выделялись научной подготовкой, но на первых порах были совершенно беспомощны учить детей, особенно в младших классах». Справедливости ради следует отметить, что в кадетские корпуса редко принимали специалистов сразу после окончания университета, отдавая предпочтение лицам с педагогическим опытом. Так, из 12 сотрудников Псковского корпуса, имевших университетское образование, лишь трое поступили на службу в него сразу после окончания обучения.
В августе 1903 г. при Педагогическом музее были открыты курсы по подготовке учителей для кадетских корпусов. На них допускались офицеры и гражданские лица, окончившие высшие учебные заведения. Курсы имели три отделения: по русскому языку, естественной истории и географии. Однако их штаты, как и штаты курсов для офицеров-воспитателей, были невелики: всего 20—25 человек. В Псковском корпусе служил всего один педагог, прошедший Учительские курсы, — преподаватель истории А. П. Бартенев.
Одним из наиболее заметных педагогов в Псковском корпусе был преподаватель русского языка и словесности Киприан Сергеевич Хоцянов. Он родился в 1847 г. в Минской губернии в семье мещанина. Обучался в Санкт-Петербургской Духовной Академии, по окончании курса которой в 1875 г. поступил на Педагогические курсы при 2-й военной гимназии в Петербурге. Курсы эти, как уже говорилось, давали весьма обстоятельные педагогические знания и навыки. Один из их выпускников, Д. Д. Семёнов, с гордостью отмечал: «Педагогические курсы при 2-й военной гимназии воспитали и образовали целую группу действительно учителей-педагогов, а не учителей-ремесленников, людей искренно преданных своему делу, горячо любивших своё поприще».
Именно таким «учителем-педагогом» был и К. С. Хоцянов294. В 1881—1882 гг. он состоял чиновником для поручений при Главном управлении военно-учебных заведений, а затем был направлен на должность преподавателя в Псковский кадетский корпус, где прослужил целых 30 лет, до 1912 г. В ходе своей длительной педагогической деятельности он не только зарекомендовал себя как талантливый наставник-практик, но и подготовил целый ряд учебно-методических пособий. В 1888 г. в Пскове вышла в свет его брошюра «Опыт разбора трагедии Пушкина «Моцарт и Сальери», в которой говорилось: «Страсть Сальери, плод его узкой любви к славе, можно уподобить губительному пожару среди мрака нбчи, чистую же и светлую любовь Моцарта к искусству можно сравнить с дневным светилом, которое всех и всё освещает и согревает своими животворными лучами». Сам Киприан Сергеевич тоже «согревал» питомцев искренней, неподдельной любовью к литературе. Он регулярно читал для псковичей открытые лекции, публиковал литературоведческие статьи в местной и центральной прессе.
После выхода в отставку Хоцянов не прекратил педагогической деятельности и давал приватные уроки в частной гимназии Барсуковой. Известный псковский краевед К. А. Иеропольский писал о нём в 1919 г.: «Многие псковичи помнят, вероятно, эту резко выделяющуюся из толпы, импозантную фигуру: высокий рост, задумчивые грустные глаза, всегда высоко поднятая голова, обрамлённая пуками белых, развевающихся, как у библейских пророков, волос… И на уроках, и в публичных выступлениях всегда звал он к свету и к новой, построенной на началах права и справедливости, жизни».
С 1892 по 1906 гг. естественную историю в корпусе преподавал Николай Александрович Зарудный, талантливый учёный-натуралист. Он родился в 1859 г. в семье офицера, окончил Учительскую семинарию военного ведомства и в 1879 г. поступил на службу в Оренбургскую военную прогимназию. После этого Зарудный, по словам его биографа Н. А. Бобринского, «стал жить исключительно на свой заработок и проводить всё своё свободное время в экскурсиях». Под экскурсиями Бобринский имел в виду отнюдь не развлекательные путешествия, а серьёзные научные экспедиции. Уже в мае 1880 г. Николай Александрович совершил поход на берега реки Илек, о котором вспоминал так: «Я бродил по обширным луговым пространствам вдоль Илека, по окрестным степям и рощам, я проводил ночи на берегах многочисленных там озёр и лиманов, я посещал непролазные топи и болота и всюду наблюдал за деятельной, неугомонной, бурной жизнью вечно беспокойных птиц»299. В августе 1881 г. в журнале «Природа и Охота» вышла первая научная работа Зарудного — «Наблюдения над птицами в окрестностях Оренбурга».
В 1884 г. Н. А. Зарудный совершил на собственные средства путешествие в Закаспийский край, во время которого бродил по пустыням в одиночку, питаясь только дичью. Из этой поездки он привёз 600 чучел птиц. Известный орнитолог М. А. Мензбир писал, что результаты поездки Зарудного «превосходят всё полученное даже целыми экспедициями». В 1885 г. неутомимый исследователь отправился в глубь Персии. На этот раз с ним был спутник, А. М. Никольский, который оставил в мемуарах очень яркий портрет учёного. «Зарудный, — писал он, — явился настоящим охотником в зелёной рубашке навыпуск, в ботфортах, в одной руке двустволка, в другой — винтовка Бердана, за поясом — револьвер, нож и ещё какие-то охотничьи принадлежности». Эта экспедиция едва не окончилась трагически: Николай Александрович заболел малярией и выжил лишь благодаря крепкому организму.
В 1887 г. Оренбургская военная прогимназия была преобразована во 2-й Оренбургский кадетский корпус, а в августе 1888 г. Зарудный был временно выведен за штат нового учебного заведения. Перерывом в служебной деятельности он воспользовался для того, чтобы в 1889 г. совершить новую экспедицию, на этот раз в Мервский оазис в Туркмении. В январе 1890 г. Николай Александрович вновь поступил на преподавательскую должность. Интересно, что директором Оренбургского корпуса в то время был И. А. Боголюбов, который впоследствии возглавлял Псковский корпус. По-видимому, он смотрел на научные поездки своего педагога вполне благожелательно, тем более что они приходились на каникулярное время. Возможно, именно Боголюбов способствовал переезду Зарудного в наш город. Во всяком случае, в Псковский корпус они поступили всего лишь с годичным интервалом: в августе 1891 г. директором стал Боголюбов, в августе 1892 г. — преподавателем естественной истории Н. А. Зарудный.
Оказавшись далеко от интересовавшей его Средней Азии, Николай Александрович не прекратил научной деятельности. В феврале 1896 г. он взял отпуск и отправился в Персию для изучения Сеистанской котловины, являвшейся местом зимовки птиц. Экспедиция продолжалась четыре месяца, за которые Зарудный прошёл более двух тысяч вёрст. В августе 1896 г. он возобновил преподавание, но в феврале 1898 г. вновь покинул Псков. При помощи А. П. Семёнова — Тян-Шанского он смог снарядить небольшую экспедицию в Восточную Персию. На этот раз в распоряжении Зарудного имелись препаратор, переводчик, два погонщика и целый караван из тринадцати ишаков. Экспедиция продолжалась до ноября. Наградой Н. А. Зарудному стала Малая Золотая медаль Русского Географического общества. В 1901 г. он был удостоен премии Пржевальского, в 1903 г. опубликовал большую работу «Птицы Восточной Персии».
Осенью 1906 г. Николай Александрович перешёл на службу в Ташкентский кадетский корпус. Но пребывание в Пскове не прошло для него даром. В 1910 г. в «Записках Академии наук» была опубликована работа Н. А. Зарудного «Птицы Псковской губернии». В Ташкенте учёный активно продолжил исследовательскую работу. В 1912 г. он совершил экспедицию в пустыню Кызыл-Кум, в 1915 г. опубликовал работу «К авиафауне Памира». После Октябрьской революции Н. А. Зарудный работал в Туркестанском народном университете и Областном музее, но в марте 1919 г. внезапно умер. По рассказу Н. А. Бобринского, «будучи в Музее, он случайно выпил отравленную жидкость, почувствовал себя плохо, поехал на извозчике домой и, прибыв туда, через три часа скончался».
При всём уважении к автору, подобная версия событий вызывает немалые сомнения. Как мог опытный учёный-практик «по ошибке» выпить какую-то «отравленную жидкость»? Почему, получив отравление, он спокойно поехал домой и в течение трёх часов не предпринимал никаких попыток обратиться к врачу? Здесь нужно заметить, что книга Н. Бобровского о Зарудном вышла в 1940 г., и автор не мог сказать всей правды. Скорее всего, Николай Александрович принял яд сознательно, не выдержав столкновения с реалиями советского режима. Это предположение тем более вероятно, что Ташкентский кадетский корпус ещё в октябре 1917 г. подвергся страшному разгрому, многие кадеты, даже младшего возраста, были убиты. Подобные события, конечно, не могли не оказать на Зарудного самого гнетущего впечатления.
Остаётся добавить, что во время службы и в Пскове, и в Ташкенте Николай Александрович пользовался большим уважением учеников и сотрудников. Его супруга, Вера Александровна, вспоминала: «Где бы мы с ним ни жили, у нас были друзья, он умел привязывать к себе. Дружба, охота и душевная простота Николая Александровича притягивали к нам, и у нас было весело…».
С большим уважением псковские кадеты относились также к преподавателю французского языка Леону-Генриху Мелье. Он, как уже говорилось, был выходцем из Швейцарии, обучался в Невшательской Академии и на Педагогичеких курсах при 2-й военной гимназии в Петербурге. В 1879г. Мелье поступил на службу в Псковскую военную гимназию, сохранил должность при её реорганизации в корпус и вышел в отставку лишь в 1907 г. «по расстроенному здоровью». Многие бывшие кадеты вспоминали его уроки с глубочайшей благодарностью.
Целый ряд педагогов Псковского кадетского корпуса играли заметную роль в культурной и общественной жизни города. Так, преподаватель немецкого языка Ян Янович Каулин (годы службы 1897—1917), будучи уроженцем Лифляндской губернии, состоял председателем Псковского латышского общественного собрания. Преподаватель немецкого языка Эрнест Вильгельмович Эйзеншмидт (1909—1917) был вице-председателем Немецкого общественного собрания и входил в Императорское русское музыкальное общество. Учитель музыки Иосиф Иванович Тульчиев (1892—1917) возглавлял Общество хорового пения, являлся членом Русского музыкального общества и губернского попечительства детских приютов.
Особую группу сотрудников Псковского кадетского корпуса составляло духовенство. К 1882 г. в штат заведения входили три православных священнослужителя: законоучитель протоиерей А. В. Сенаторский, настоятель корпусной церкви иерей А. К. Березский и псаломщик иерей П. П. Зачеренский. Первые шесть лет существования корпуса никаких изменений не происходило, а в 1888 г. о. Андрей Сенаторский, которому исполнилось 70 лет, покинул должность законоучителя. Преподавание Закона Божьего взял на себя о. Александр Березский, который при этом оставался настоятелем корпусной церкви. Так как обязанностей у священника было очень много, уроки вёл также псаломщик Зачеренский. Когда же в 1892 г. последний перешёл священником в Псковский тюремный замок, а в корпус был принят диакон В. И. Беллавин.
В 1898 г. Беллавин получил право вести уроки, а для участия в церковных службах в корпус приняли псаломщика — Л. В. Ульянова. Штат духовенства опять включал трёх человек: священника, диакона и псаломщика. В 1906 г. А. К. Березский был «уволен от службы» (ему шёл уже 64-й год) и обязанности священника принял на себя Василий Беллавин. В 1907 г. в корпус покинул псаломщик Ульянов. Одновременно поступил на службу диакон Пётр Безсеребренников. Таким образом, в штате корпусе вновь числились два духовных лица: священник и диакон. Первую должность вплоть до 1917 г. занимал Василий Беллавин, а на второй в 1913 г. Безсеребренникова сменил М. А. Холмский.
Большинство корпусных священнослужителей окончили Псковскую духовную семинарию. Это В. И. Беллавин, А. К. Березский, П. П. Зачеренский и П. В. Безсеребренников. А. В. Сенаторский, как уже говорилось, обучался в Киевской духовной семинарии, а образование Л. В. Ульянова ограничивалось Рижским духовным училищем. Какое образование получил М. А. Холмский, к сожалению, установить не удалось.
Как правило, священнослужители пользовались у воспитанников и педагогов большим уважением. Выше было рассказано, какую безграничную любовь питали учащиеся к о. Андрею Сенаторскому. Весьма успешно вёл преподавательскую деятельность Василий Иванович Беллавин. Великий князь Константин Константинович, посетив корпус в 1907 г., писал в одном из приказов: «Вообще уроки Закона Божьего в Псковском корпусе оставляют чрезвычайно отрадное впечатление, усиливающееся большим влиянием священника на его юную паству. Кадеты уважают его и любят и охотно прибегают к нему за советом».
Успешная деятельность кадетского корпуса была бы невозможна без чёткого функционирования хозяйственно-финансового аппарата. Неслучайно составители «Положения» 1886 г. посвятили «чинам хозяйственной части» отдельную главу. В их состав входили эконом, смотритель здания, заведующий обмундированием, секретарь и бухгалтер.
Эконом избирался директором корпуса из гражданских чиновников и утверждался в должности Главным начальником военно-учебных заведений. В его ведении находились «кухня с пекарней и квасоварней, буфет, столовая, бельё, посуда и приборы, склады продовольственных товаров и склады пришедших в негодность вещей», а также вся прислуга «во время исполнения ею разных обязанностей по упомянутым выше частям хозяйства».
Смотрителя здания и заведующего обмундированием тоже избирал директор, но не из чиновников, а из офицеров, причём первый не должен был иметь чин выше полковника, а второй — капитана. Утверждал их в должности Главный начальник военно-учебных заведений. Смотритель здания отвечал не только за состояние всех корпусных построек, но и за их отопление, освещение, внутреннюю обстановку, а также за обоз и конюшню, пожарные приспособления. Заведующий обмундированием ведал всеми вопросами, связанными с закупкой и ремонтом одежды кадет, отвечал за цейхгауз, швальную и сапожную мастерские, прачечную. Ему был также поручен надзор за летним лагерем со всеми постройками и имуществом. Эконом, заведующий обмундированием и смотритель здания могли налагать на подчинённых им нижних чинов (служителей, швейцаров, поваров, хлебопёков и др.) дисциплинарные взыскания, пользуясь в этом отношении правами командиров рот.
Секретарь и бухгалтер назначались директором корпуса из числа гражданских чиновников.
Всего за время существования Псковского кадетского корпуса в нём служил 21 сотрудник «хозяйственной части». При этом нередко один и тот же человек занимал в разное время различные должности. Так, Н. К. Тихомирове 1888— 1890 гг. был заведующим обмундированием, а в 1891-м перешёл на должность смотрителя дома, которую занимал до 1895 г. Такой же путь прошёл П. Л. Федорович: в 1891 — 1894 гг. он служил заведующим обмундированием, в 1895—1910 гг. — смотрителем дома. Сын священника и гражданский чиновник В. И. Орлов в 1896—1901 гг. состоял в корпусе секретарём, а затем бухгалтером.
Многие сотрудники «хозяйственной части» до поступления в корпус служили в учреждениях или воинских частях, располагавшихся в Пскове, и, следовательно, корпусное начальство могло составить представление об их деловых качествах. Тем не менее приходится признать, что не все они оправдывали оказанное доверие. В 1887 г. вскрылись злоупотребления, допущенные секретарём корпуса В. Ф. Мирским и смотрителем дома К. М. Лошаковым. Особый драматизм заключался в том, что оба они были людьми заслуженными и прошедшими трудный жизненный путь. Василий Фёдорович Мирский родился в мещанской семье, окончил Петербургское училище военного ведомства и в 1863 г. занял должность бухгалтера в Санкт-Петербургской военной прогимназии. В 1877 г. он занял в прогимназии должность заведующего хозяйством, а в 1882 г. был переведён в Главное управление военно-учебных заведений, где даже исполнял обязанности столоначальника. В Псковском корпусе Мирский служил с 1884 г. Ко времени совершения преступления он имел уже чин надворного советника, который соответствовал военному чину подполковника.
Кузьма Михайлович Лошаков был сыном солдата и обучался в кантонистской школе. В 1854 г., 18 лет от роду, он поступил на действительную военную службу, участвовал в Крымской кампании и в подавлении Польского восстания. В 1865 г. Лошаков получил унтер-офицерский чин, в 1868 г., сдав необходимые экзамены, поступил прапорщиком в 94-й пехотный Енисейский полк, с которым участвовал в Русско-турецкой войне 1877—1878 гг. В 1871 г. он стал поручиком, в 1873 — штабс-капитаном, в 1882 г. — капитаном, а в апреле 1885 г. — перешёл на службу в Псковский корпус. Понимая, что раскрытое злоупотребление погубило построенную с таким трудом карьеру, Лошаков предпринял попытку застрелиться, но лишь ранил себя. Вероятно, руководство корпуса сочло такое поведение благородным. Было официально объявлено, что смотритель здания действовал в «состоянии умоисступления», и в сентябре 1887 г. его зачислили в запас. Мирского в 1888 г. судили и приговорили к ссылке Томскую губернию.
Медицинский персонал Псковского кадетского корпуса в первые шесть лет его существования (1882—1887 гг.) состоял из трёх «классных чинов»: старшего врача (статский советник И. И. Гамолицкий), младшего врача (коллежский советник А. А. Беляев) и классного фельдшера (коллежский секретарь А. И. Юрень). В 1887 г. И. И. Гамолицкий был уволен в отставку, а старшим врачом стал Е. Т. Якубов. Вскоре после этого (в начале 1888 г .) в штат корпуса включили второго младшего врача, на должность которого приняли А. Н. Дмитриева. Количество медиков, имевших классные чины, увеличилось до четырёх человек.
Такое положение, впрочем, существовало недолго. В 1890 г. фельдшер А. И. Юрень вышел в отставку. Нового «классного» фельдшера принимать не стали, вероятно, полагая, что вполне достаточно таковых из «нижних чинов». В 1893 г. была ликвидирована и вакансия второго младшего врача. С этого времени и вплоть до 1917 г. штат заведения включал только двух медиков с классными чинами: старшего и младшего врачей. Первую должность занимали: А. В. Беляев (1893-1909) и Н. В. Умнов (1909-1917), а вторую: В. А. Шульгин (1893-1902), Н. М. Соколов (1902-1903) и Н. С. Ждан-Пушкин (1903—1916). В отличие от петербургских и московских кадетских корпусов штатной должности аптекаря в Псковском корпусе не существовало.
Семеро из восьми служивших в корпусе врачей окончили Военно-Медицинскую академию в Петербурге. Единственное исключение составляет Е. Т. Якубов, который обучался в Харьковском университете, но и он потом прошёл курс хирургии при академии. Фельдшер А. И. Юрень закончил Санкт-Петербургскую Военно-фельдшерскую школу. Многие медики имели очень серьёзный служебный опыт. Так, Игнатий Иванович Гамолицкий целых десять лет прослужил врачом в полках Егерской дивизии, участвовал в Крымской войне и подавлении Польского восстания. Емельян Тимофеевич Якубов в 1870 г., будучи врачом 8-го Туркестанского линейного батальона, участвовал в борьбе с эпидемией сыпного тифа. Заразившись от кого-то из пациентов, он заболел сам. В результате осложнения у Якубова омертвела голень правой ноги, которую пришлось ампутировать. Впоследствии Емельян Тимофеевич был награждён за проявленное мужество орденом св. Владимира 4-й степени.
Основным источником существования для служивших в Псковском кадетском корпусе офицеров, чиновников и священников являлось получаемое денежное довольствие. Среди них практически не было лиц, владевших крупной недвижимой собственностью, как наследственной, так и благоприобретённой. Единственное исключение составлял преподаватель французского языка Д. Ф. Политковский (годы службы в корпусе — 1882—1891), жена которого, Мария Десанглен, в качестве приданого получила 350 десятин земли в Курской губернии.
Состав денежного довольствия у различных групп сотрудников был неодинаков. Всех корпусные офицеры, а также штатские лица, занимавшие должности инспектора классов, помощника инспектора, старшего и младшего врача, эконома, бухгалтера и секретаря, могли получать жалование, столовые и квартирные деньги. При этом если жалование и столовые деньги были фиксированными, то квартирные выплачивались в зависимости от стоимости жилья в том городе, где располагался конкретный кадетский корпус. Впрочем, офицеры и чиновники могли отказаться от квартирных денег и пользоваться казённым жильём. Так как в Псковском корпусе имелся специальный благоустроенный флигель, многие его сотрудники поступали именно таким образом. По данным 1885 г., квартирные деньги (по 300 руб. в год) получали всего шестеро офицеров, а в 1890 г. все без исключения сотрудники числились получающими «квартиру в натуре».
Штатским преподавателям полагалось только жалование, размеры которого зависели от количества проведённых уроков. Священнослужители находились, как и офицеры, на твёрдом окладе, к которому могла добавляться поурочная плата за преподавание Закона Божьего.
«Положение» 1886 г. устанавливало следующие размеры фиксированных выплат: у директора — 4200 руб. в год, у инспектора классов — 2400 руб. в год, у офицеров-воспитателей и смотрителя здания — 1200 руб., у эконома, заведующего обмундированием, бухгалтера и секретаря — 900 руб. При этом во всех случаях половину суммы составляло жалование, а половину — столовые. Старший врач получал в год 1336 рублей (507 — жалования и 829 — столовых), младший врач — 967 руб. в год (414 руб. — жалования и 553 руб. — столовых).
Штатские педагоги подразделялись на две группы. В первую входили учителя младших классов, рисования и чистописания, получавшие 60 рублей за годовой урок, а во вторую — все прочие, которым полагалось 70 рублей. Поскольку количество уроков у отдельных преподавателей было неодинаковым, то их доходы существенно различались. По данным 1885 г., самое высокое жалование получали преподаватели русского языка и словесности К. С. Хоцянов (2380 руб. в год) и В. М. Бриллиантов (2310 руб. в год). За ними следовали преподаватели: математики Н. К. Давыдов (2351 руб.) и немецкого языка А. Ю. Шефер (2309 руб.)310. Такое распределение представляется вполне закономерным, если учесть, что математика и иностранные языки занимали в программе корпусов очень заметное место, а названные преподаватели являлись опытными и заслуженными. Наименьшее среди педагогов жалование получали учитель танцев А. Ф. Новацкий (всего 600 руб. в год) и А. Н. Полетаев, обучавший кадет фехтованию и гимнастике (651 руб. в год).
Плату за преподавание отдельных учебных курсов могли также получать отдельные чины администрации и офицеры-воспитатели. Так, А. С. Равич-Щербо, будучи помощником инспектора классов в 1886—1900 гг., вёл уроки математики, что приносили ему ежегодно, в дополнение к 1200 рублям жалования и столовых, ещё 712 рублей311. Офицер-воспитатель А. М. Лялин получал в год 120 руб. за обучение кадет переплётному делу и 80 руб. за уроки фехтования312. И всё же примеры подобного рода довольно редки, так как «Инструкция по воспитательной части» возлагала на администрацию и офицеров-воспитателей очень много обязанностей и на занятие какими-либо «приработками» времени оставалось мало.
Все служившие в кадетских корпусах лица обладали правом одновременно с жалованием получать пенсию. При этом срок выслуги полной пенсии составлял 25 лет, а не 35, как у армейских офицеров. «Положение» 1886 г. устанавливало следующие размеры пенсии: директору корпуса — 1500 руб.; инспектору классов — 1401 руб.; всем ротным командирам и тем помощникам инспектора, которые в продолжение десяти лет вели не менее шести уроков в неделю, — 900 руб., а прочим помощникам инспектора — 770 руб. 55 коп.; офицерам-воспитателям и всем преподавателям — 743 руб., 43 коп. Кроме того, за каждые пять лет, прослуженных после 25-летнего срока, к пенсии сотрудников кадетских корпусов прибавлялась сумма, равная 1/5 полной пенсии313. Распространялось на сотрудников корпуса и принятое в 1859 г. «Положение об эмеритальной кассе военно-сухопутного ведомства». Суть его состояла в том, что офицер в течение службы отчислял в особый фонд 6% своего жалования и затем, после достижения пенсионного возраста, получал сверх обычной пенсии «эмеритальную».
В итоге сложилась группа лиц (главным образом членов администрации), чья пенсия заметно превышала жалование. Так, директор И. А. Боголюбов, поданным 1899г., жалования получал 2100 руб. в год, а пенсии — 4260 руб. Командир роты Ф. А. Ушаков (после 1897 г.) —жалования 750 руб., а пенсии — 900 руб. и т. д314. В связи с этим нередко бывало, что люди, явно утратившие способность к плодотворной деятельности, всё же старались оставаться на службе как можно дольше.
В январе 1905 г., например, к директору Псковского корпуса обратился заведующий обмундированием В. В. Берегов, который был освидетельствован в Николаевском военном госпитале как душевнобольной. Он просил не увольнять его в запас, а разрешить ему дослужить 9 месяцев, дабы «число платных лет в эмеритальную кассу составило 25 лет, что увеличило бы размеры эмеритальной пенсии на 50 рублей в год». При этом В. В. Берегов отмечал, что в 1901 г. подобное разрешение было дано ослепшему офицеру-воспитателю В. П. Дударю. Директор передал просьбу Главному начальнику военно-учебных заведений, который ответил на неё отказом. Однако вскоре после увольнения Берегову была выплачена из казны сумма, возместившая потерю части эмеритальной пенсии. Подобная ситуация нередко складывалась и в других кадетских корпусах. Это подтверждается тем, что явление, получившее у современников название «дослуживание», постоянно обсуждалось на страницах «Педагогического сборника», «Разведчика», «Офицерской жизни» и других военных изданий.
|
| |
| |
| Derkyl | Дата: Суббота, 03.09.2011, 17:09 | Сообщение # 18 |
|
Группа: Администратор
Сообщений: 532
Статус: в самоходе
| Представляется небезынтересным сравнить доходы офицеров, служивших в кадетском корпусе, с доходами офицеров армейских частей. Согласно «Положению» 1886 г. поручик мог занять в корпусе следующие должности: офицера-воспитателя (1200 руб. жалования и столовых), смотрителя здания (тоже 1200 руб.), заведующего обмундированием (900 руб.). Содержание поручика в армии в то время было гораздо меньшим и составляло около 500 руб. в год.
Впрочем, офицерами-воспитателями поручики становились редко, потому что для определения на эту должность требовался стаж офицерской службы не менее четырёх лет. Как правило, на воспитательские вакансии назначались капитаны. Однако жалование офицера-воспитателя и причитающиеся ему столовые деньги не зависели от чина, и капитан получал те же 1200 рублей в год. По правилам 1887 г. «в строю» он, командуя ротой, имел 366 рублей жалования и 666 рублей столовых, то есть 1032 рублей в год. Следовательно, капитан, занявший должность воспитателя, заметно опережал по доходам своего армейского сослуживца, хотя в меньшей степени, чем поручик.
Нередко воспитательские должности занимали также подполковники. В Псковском кадетском корпусе, по данным 1889 г., этот чин имели 7 воспитателей из 18. Их положение, напротив, было хуже, чем в армейских частях, где с 1881 г. подполковник, командуя батальоном, получал в год 1260 руб., то есть на 60 руб. больше. Ещё более существенной стала разница в 1887 г., когда для полковников — батальонных командиров устанавливался оклад в 1380 руб. (на 180 руб. больше, чем в корпусе).
Полковники в кадетских корпусах чаще всего служили ротными командирами (1500 руб. в год), инспекторами классов (2400 руб.) и реже директорами (4200 руб.). Содержание командира армейского полка по правилам 1881 и 1887 гг. равнялось 3711 руб. Видно, что в кадетском корпусе полковник мог превысить эту сумму, лишь возглавив заведение. Сделать это, однако, было непросто. Директорских вакансий насчитывалось гораздо меньше, чем вакансий полковых командиров. По данным 1886 г., в стране существовало 192 пехотных полка, а кадетских корпусов только 18.
В ещё более незавидном положении оказывался занявший пост директора кадетского корпуса генерал-лейтенант (в этом чине, например, состоял назначенный директором в 1892 г. И. А. Боголюбов). Если бы он командовал дивизией, то получал бы более 5000 руб. в год вместо 4200, положенных ему за службу в корпусе. И это при том, что количество дивизий (48) также превышало количество кадетских корпусов.
Итак, складывается парадоксальная на первый взгляд ситуация. Служившие в кадетском корпусе офицеры в чине до капитана включительно получали содержание большее, чем в армейских частях, тогда как подполковники, полковники и генералы — меньшее.
Однако следует учесть, что срок выслуги полной пенсии в кадетских корпусах был на десять лет меньше, чем в армейских частях, а чинопроизводство быстрее. Именно эти привилегии, по отзывам современников, очень раздражали «коренных строевиков».
В 1899 г. оклады армейских офицеров были повышены. Капитан, командующий ротой, стал получать 1260 руб. в год, подполковник — командир батальона — 1740 руб., полковник — командир полка — 3900 руб., а начальник дивизии — 6000 руб. Оклады военных педагогов не изменились, и теперь даже капитан, избравший карьеру офицера-воспитателя, отставал от «армейца».
В сложившейся ситуации многие офицеры-воспитатели, получив чин подполковника, переходили в строй, где занимали штаб-офицерские должности. При этом в силу ускоренного чинопроизводства они, как правило, были гораздо моложе своих новых сослуживцев. Ротные командиры из кадетских корпусов делали то же самое по достижении чина полковника. Понятно, что подобная практика вызывала у строевиков крайнее возмущение, которое выливалось в бурную полемику на страницах военной прессы. Так, в сентябре 1909 г. в журнале «Разведчик» анонимный автор с пафосом восклицал: «Перевод в строй военных педагогов из-за карьеры прямо-таки оскорбителен… Молодой летами, но уже «старый» штаб-офицер, из личных выгод, переходит в строй, где сидят седые капитаны, зачастую побывавшие в боях, заслуженные, раненые, а он, дитя опытом и военной наукой, становится начальником их». Далее автор насмешливо именовал военных педагогов «классными дамами», а всю их службу — «тихой, спокойной, вполне обеспеченной».
В ноябрьском номере журнала анонимному автору ответил один из офицеров-воспитателей, подписавшийся «классная дама-южанка». Он не только опровергал утверждения оппонента о лёгкости педагогической службы, но и припоминал строевикам старые обиды. «Когда командиры пехотных полков, — писал он, — получали назначения директорами корпусов, «классные дамы» говорили: «достойным — достойное», когда должности начальников юнкерских училищ монополизировались строевыми… «классные дамы» терпели и ждали от этого выигрыша в педагогическом деле, почему же не потерпеть и строевым, если иногда, очень редко достойнейшим из педагогов воздаётся достойное».
На заметку «классной дамы-южанки» немедленно ответил некий офицер, укрывшийся за инициалами «П. В.», который решительно заявил, что военные педагоги — это эгоисты, которые «избрали благую часть — стоять в стороне от чёрной работы строевого офицера». В редакционной статье, подведшей итог спору, высказывалось явное сочувствие строевым офицерам, а не педагогам, которые, по мнению редакции, имели «спокойную жизнь и службу в хорошем городе, всё это — вместо томительных занятий в грязной казарме где-нибудь в Тмутаракани».
Тем не менее в 1910—1912 гг. дискуссия продолжалась, причём не только в упомянутом «Разведчике», но и в «Педагогическом сборнике», «Русском инвалиде», «Офицерской жизни», других газетах и журналах. «Странное явление, — с горечью восклицал один из авторов, — небольшая группа офицеров-воспитателей, капля в море офицеров русской армии, служит мишенью безосновательной зависти и бесконечных нападков за некоторые… небольшие, колоссальным трудом приобретённые преимущества».
В 1912 г. Главное управление военно-учебных заведений, наконец, приступило к решению наболевшего вопроса. Специальная комиссия составила законопроект по «изменению пенсионного обеспечения ротных командиров и офицеров-воспитателей кадетских корпусов», который в апреле-мае того же года был обсуждён Государственным советом. В законопроекте предлагались следующие меры: 1. Ликвидировать для офицеров-воспитателей и ротных командиров ускоренное чинопроизводство; 2. Лишить их права получать пенсию и продолжать службу одновременно; 3. Вместо этих привилегий ввести новые, повышенные оклады.
Желая «уничтожить… дослуживание на должностях воспитателей и ротных командиров, офицеров, потерявших энергию и работоспособность», авторы проекта предлагали ограничить срок службы по военно-учебному ведомству 25-ю или, по крайней мере, 30-ю годами». В качестве необходимого условия для определения на должность офицера-воспитателя вводилось окончание Педагогических курсов. С 1913 г. проект начал претворяться в жизнь, однако начавшаяся год спустя Первая мировая война прервала его реализацию.
В целом следует заметить, что материальное положение многих военных педагогов явно оставляло желать лучшего. Неслучайно в архиве Псковского кадетского корпуса сохранилось множество документов о выдаче офицерам части жалования «вперёд», ранее установленного срока: «дотянуть» до очередной выплаты было непросто. Сталкивались с материальными затруднениями и гражданские преподаватели-предметники.
Показательно, что многие педагоги, как гражданские, так и военные, были вынуждены подрабатывать в других учебных заведениях. Например, по данным 1893 г., Н. К. Давыдов преподавал математику одновременно в Псковском кадетском корпусе и в Землемерном училище. В том же Землемерном училище вели занятия ещё четыре корпусных педагога: командир роты М. К. Гейштор — по математике, помощник инспектора А. С. Равич-Щербо — по законоведению, преподаватель географии и истории М. М. Харинский — по гимнастике, учитель младших классов П. Ф. Рожанский — по каллиграфии. Преподаватель французского языка А. А. Таннер преподавал свой предмет в Мариинской женской гимназии. Корпусной учитель танцев Ф. С. Новацкий одновременно состоял учителем гимнастики в Мариинской гимназии и обучал танцам воспитанников Губернской мужской гимназии. Даже смотритель дома Псковского кадетского корпуса Н. К. Тихомиров подрабатывал учителем гимнастики в Духовной семинарии.
Сходная ситуация прослеживается и по данным 1910 г. Три корпусных педагога вели уроки в частной гимназии Агаповой: В. Ф. Гущин —по космографии, А. М. Мещерский — по арифметике, А. П. Бартенев — по естественной истории. Преподаватели немецкого языка Э. В. Эйзеншмидт и Я. Я. Каулин, кроме кадет, обучали своему предмету учащихся Псковской духовной семинарии и Сергеевского реального училища соответственно. Однако всех «превзошёл» И. И. Тульчиев, который преподавал музыку и пение одновременно в пяти учебных заведениях: Псковском кадетском корпусе, Псковской губернской мужской гимназии, Сергеевском реальном училище, частной гимназии Александровой и в пансионе Штернштроль.
Впрочем, даже при колоссальной загруженности большинство педагогов отлично справлялись со своим делом. Ярчайшим доказательством этого служат судьбы многих их учеников, сделавших понастоящему блестящую военную карьеру. Всего с 1882 по 1918 гг. из Псковского корпуса вышло 1443 выпускника, т. е. в среднем по 39 человек в год.
При этом чётко выделяются годы с пониженным и повышенным выпуском. Пониженным выпуском (не более 33 чел.) характеризуются 1886, 1888, 1893, 1899, 1906, 1907, 1914 и 1918 гг. В 1886 г. из старшего класса корпуса вышло 33 выпускника (85% от среднего). В данном случае небольшой выпуск объясняется тем, что соответствующий ему приём 1879 г., который производился ещё в военную гимназию, был также меньше среднего (62 чел.). Ещё меньше выпускников (26 чел., т. е. 67% от среднего) корпус дал в 1888 г. Причина этого опять-таки в малом приёме (63 чел.), пришедшемся на 1881 г., т. е. на последний год существования военной гимназии. Пониженным (33 чел.) количество выпускников было и в 1893 г. , но уже по иной причине. Приём 1886 г. был не ниже нормы (80 чел.), но очень велик оказался отсев, составивший 47 чел. (59% принятых). Высокий отсев являлся, по-видимому, основной причиной пониженного выпуска в 1899, 1906, 1907, 1910 и 1914 гг. Особое место занимает 1918 г. В это время Псковский кадетский корпус переживал жесточайший кризис, вызванный революционными событиями. Пониженный выпуск (31 чел.) сочетался тогда с сокращением общего числа учащихся и сотрудников корпуса, разрушением его структуры.
Годами с повышенным выпуском (более 46 чел.) были 1883, 1884, 1894, 1900 и 1917. Больше всего кадет закончило обучение в 1883 г. — 53 чел. (136% от среднего). Соответствующий ему приём 1876 года производился ещё в военную гимназию и был близок к норме (80 чел.), а отсев оказался, по нормам того времени, очень мал (27 чел., т. е. 34% принятых). В следующем, 1884 г. выпуск составил 46 чел. (118% от среднего). Как и в первом случае, причиной этого был не набор, а небольшой отсев (36 чел.). Этой же причиной объясняется повышенный выпуск 1894, 1900 и 1917 гг. В последнем случае, однако, мог иметь место и ускоренный выпуск воспитанников, предпринятый в то время во многих военно-учебных заведениях страны.
Из 1443 выпускников распределение по военным училищам проанализировано для 1263 чел. (87%). К сожалению, не обнаружены сведения за 1905,1916,1917 и 1918 гг. Большинство проанализированных воспитанников (703 чел., 64%) поступило в неспециализированные или, говоря современным языком, общевойсковые военные училища. 283 чел. (23%) смогли занять вакансии в артиллерийских училищах; 76 чел. (6%) — в кавалерийских; 64 чел. (5%) — в единственном на всю страну Николаевском инженерном училище. Только два кадета, окончивших полный курс Псковского корпуса, поступили в Военно-топографическое училище. Впрочем, само это учебное заведение было невелико. Ещё 12 человек поступили в иные военно-учебные заведения.
Таким образом, около двух третей выпускников после окончания корпуса поступали в общевойсковые училища, из которых выходили в основном пехотные офицеры. Каждый четвёртый выпускник шёл в артиллерийское училище, почти каждый двадцатый — в кавалерийское, и столько же — в инженерное. Такое распределение соответствует структуре русской армии в конце XIX—начале XX вв. Единственное заметное отклонение касается артиллерии. При том что в рассматриваемый период в этом роде войск числилось около 15% всех военнослужащих, в артиллерийские училища поступало 23% выпускников корпуса. Это свидетельствует о хорошем уровне подготовки последних, так как для зачисления в артиллерийские училища требовался более высокий проходной балл, чем в неспециализированные.
Весьма интересный результат даёт также анализ распределения выпускников Псковского кадетского корпуса по конкретным военно-учебным заведениям. Из общевойсковых училищ наибольшее их количество приняли те, которые располагались в Петербурге.
Так, в Павловское военное училище поступили 397 чел. (32% окончивших курс).
Константиновское училище, до своего преобразования в 1894 г. в артиллерийское, приняло 228 чел. (18%).
Юнкерами Александровского училища в Москве стал 141 выпускник (11%).
Всего 36 чел. (3%) были направлены в Киевское военное училище и
только один человек (П. Ярославцев, 1913 года выпуска) — в Одесское.
Впрочем, такой малый выпуск в два последних училища в немалой степени объясняется поздним временем их возникновения. Киевское было открыто на базе юнкерского училища в 1897 г., а Одесское — в 1911 г.
Михайловское и Константиновское артиллерийские училища приняли 140 (11%) и 142(12%) выпускников Псковского кадетского корпуса соответственно.
Только один человек (В. Петров, 1915 года выпуска) был определён в располагавшееся в Одессе Сергеевское артиллерийское училище.
До 1915 г. в России существовало всего одно училище, специализировавшееся на подготовке военных инженеров, — Николаевское инженерное в Петербурге. В него поступили, как уже отмечалось, 64 выпускника Псковского кадетского корпуса(5%). Интересно отметить, что в других провинциальных корпусах процент поступавших в это училище был, как правило, несколько ниже. Поскольку проходной балл в Николаевское инженерное училище превышал проходной балл в общевойсковые училища, данный факт, как и повышенный выпуск в артиллерийские училища, свидетельствует о хорошей подготовке псковских кадет.
Среди кавалерийских училищ наиболее популярным являлось Николаевское в Петербурге, в которое было принято 44 выпускника Псковского кадетского корпуса (4%).
В Елизаветградское кавалерийское училище поступило 28 человек (2%),
в Тверское — всего 4 человека.
Особую, очень интересную, хотя и немногочисленную группу составляли выпускники Псковского кадетского корпуса, направленные в старшие классы Морского кадетского корпуса. Это Е.Грен (год выпуска—1900), Д. Малинин(190б), А. Богданович (1908), В. Ивашкевич (1911) и И. Георгиади (1913). Большинство учившихся в Морском корпусе получало первоначальную подготовку в его же младших классах, а приём «со стороны» был относительно редким явлением. Трое из выпускников Псковского корпуса ( В. Есаулов —1901 года выпуска, М. Ромишевский — 1912 г. и Е. Ромишевский — 1913 г.) были зачислены в старшие классы Пажеского корпуса.
Ещё двое поступили в Лесной институт.
Таким образом, наиболее характерной чертой распределения воспитанников Псковского кадетского корпуса по военно-учебным заведениям был повышенный выпуск в артиллерийские и инженерное училища. Между тем в мемуарах воспитанников различных кадетских корпусов именно эти заведения упоминаются как наиболее желаемые и труднодоступные. Обучавшийся в конце XIX в. в Киевском кадетском корпусе А. Игнатьев вспоминал по этому поводу: «Все лучшие выпускники шли обычно в одно из двух артиллерийских училищ в Петербурге и в инженерное училище, для поступления в которые требовалось иметь при выпуске не менее 10 баллов по математике. Следующие разбирались по старшинству баллов столичными училищами, а самые слабые шли в провинциальные пехотные и кавалерийские училища».
Игнатьеву вторит В. Базилев, который окончил Московский кадетский корпус. «Учившиеся баллов на11,10 и 9,5, — пишет он в мемуарах, — почти все давно наметили карьеру военного инженера, прочие, имевшие 8 по математике, стремились в «интеллигентную» артиллерию… Человека 2—3 мечтали о кавалерии, остальным приходилось идти в пехоту — в Павловское или Александровское училище. Говорю «приходилось», ибо другие роды службы представлялись нам более привлекательными, особенно артиллерия, куда мечтали «перебраться» и пехотинцы, окончившие получше училища — «Павлондию» или «Александрию».
Сходную картину рисует Г. Месняев, который в начале XX в. был кадетом Орловского кадетского корпуса. «Плетущиеся в хвосте четвертных и годовых балльных ведомостей, — вспоминает он, — знают, что их ожидают синие погоны Киевского училища, средние размышляют о Павловском или Александровском, а цвет выпуска о Михайловском и Константиновском артиллерийских или о Николаевском инженерном». То, что многие кадеты-«псковичи» становились юнкерами артиллерийских училищ, несомненно свидетельствует в их пользу.
Ещё ярче популярность тех или иных военных училищ вырисовывается при сравнении реального распределения выпускников сданными опросов, которые ежегодно проводились среди семиклассников с целью выяснить их планы на будущее. Судя по материалам такого опроса за 1901—1904 и 1906—1915 гт., абсолютное большинство воспитанников Псковского корпуса (235 чел. из 513, т. е. 43%) желало обучаться в артиллерийских училищах. 152 семиклассника (28%) на первое место поставили одно из общевойсковых училищ. В Николаевское инженерное хотели бы поступить 64 человека (11%). Наконец, 30 юношей избрали, так сказать, нетрадиционные варианты: 17 просили направить их в Морской корпус, 6 — в Военно-топографическое училище, 4 — в Военно-медицинскую академию, 3 — в старшие классы Пажеского корпуса327. Таким образом, видно, что спрос на места в артиллерийских и инженерном училищах был гораздо выше реального поступления в них. Это вполне естественно, если учесть привилегированный характер данных родов войск, с одной стороны, и высокий проходной балл в названные училища, с другой.
Особый интерес представляет анализ воинской службы бывших воспитанников Псковского кадетского корпуса. Разумеется, карьера каждого отдельно взятого офицера была производным множества факторов: его способностей и успехов в годы пребывания в военном училище, социального происхождения, связей в обществе, семейных и иных, трудно учитываемых обстоятельств. Но бесспорно и то, что учёба в кадетском корпусе оказывала прямое воздействие на личность офицера.
В данной работе удалось с большей или меньшей степенью подробности выяснить судьбу 573 офицеров, обучавшихся в Псковском кадетском корпусе (около 40% всех выпускников). По родам оружия они распределяются следующим образом: большинство проанализированных выпускников служило в артиллерии (309 чел., т. е. 54% учтённых), за ними следуют офицеры пехотных и стрелковых частей (127 чел., 30% учтённых). Кроме того, установлены биографии 22 военных инженеров, 11 кавалеристов, 5 военных моряков, 3 офицеров железнодорожных войск и др.
25 офицеров (около 5% учтённых) на различных этапах своей карьеры занимались военно-педагогической деятельностью. 12 из них служили офицерами-воспитателями в различных кадетских корпусах (6 чел. в родном для них Псковском; 2 чел. в Александровском, в Петербурге; по одному человеку — в Тифлисском, Сумском, 2-м Оренбургском и Хабаровском). На службе в военных училищах в общей сложности состояло 11 выпускников Псковского кадетского корпуса. Более всего (по 3 человека) их было в Михайловском и Константиновском артиллерийских училищах на должностях младших офицеров. Двое выпускников служили преподавателями в Александровском военном училище. Это П. Н. Симанский (1883 год выпуска), который с 1896 по 1900 гг. вёл там военную историю, и Н. Е. Пекута (1890), читавший по данным 1899 г. курс тактики. Так же два человека числились в штатах Николаевского инженерного училища. Один выпускник служил младшим офицером в Павловском военном училище. Таким образом, при выборе места службы в военно-учебном ведомстве большинство выпускников Псковского кадетского корпуса отдало предпочтение среди кадетских корпусов тому, который они сами закончили, а среди военных училищ — артиллерийским. В юнкерском училище служил всего один бывший кадет Псковского корпуса — Л. Л. Кондратович (1885 год выпуска)328. Так же один человек состоял в штате Академии Генерального штаба. Это А. А. Келчевский (1889 г.), который в течение 1903 г. был там заведующим обучающимися и читал некоторые курсы329.
Особую роль в подготовке командных кадров для русской армии в конце XIX — начале XX века играли стрелковая, артиллерийская и кавалерийская школы, в которых повышали свою квалификацию офицеры, уже отслужившие определённый срок в строю. Постоянный состав сотрудников этих школ комплектовался за счёт наиболее подготовленных в профессиональном отношении командиров. Среди выпускников Псковского кадетского корпуса в Офицерской артиллерийской школе служило два человека, а в стрелковой и кавалерийской — по одному. Кроме того, один выпускник, А. Вегенер (1900 год выпуска), состоял в Воздухоплавательной школе, где обучал других офицеров обращению с аэростатами.
Особую группу составляют выпускники Псковского корпуса, служившие в гвардейских частях. Всего таковых обнаружено 57 чел. (10% учтённых). При этом 25 чел. несли службу в артиллерийских, 16 чел. — в пехотных и по одному в инженерной и кавалерийской гвардейских частях. В 14 случаях конкретная часть не указана. Распределение по войскам гвардии, таким образом, пропорционально установленному для всех вооружённых сил в целом. Наибольшее количество выпускников Псковского корпуса среди артиллерийских частей насчитывала 3-я Лейб-гвардии артиллерийская бригада (10 чел.), а среди пехотных — Лейб-гвардии Литовский полк (5 чел.).
20 выпускников Псковского кадетского корпуса (4%) служили не по Военному министерству, а по Министерству внутренних дел. При этом 17 из них состояли в Отдельном корпусе жандармов, а трое — в полиции. Все числившиеся в жандармах поступили туда не сразу после военных училищ, а после службы в каком-либо роде войск: 9 человек пришли из пехоты, 5 — из артиллерии, 1 чел. — из кавалерии. В двух случаях наименование части не установлено. Такая картина вполне соответствует тому, что пишет в своих «Записках жандарма» А. А. Спиридович: «Для поступления в корпус от офицеров требовались прежде всего следующие условия: потомственное дворянство, окончание военного или юнкерского училища по 1-му разряду, не быть католиком, не иметь долгов и пробыть в строю не менее шести лет».
Впрочем, у многих воспитанников Псковского корпуса срок службы до поступления в жандармы заметно превышал требуемый. Так, Н. Рёва (год выпуска 1882), прослужив 21 год в 14-м драгунском Литовском полку, стал командиром 6-го жандармского эскадрона. А. Дудин (1890) тринадцать лет нёс службу в 6-й артиллерийской бригаде, а затем перешёл в жандармы и с 1914 г. являлся начальником Моздокского отделения Владикавказского жандармского управления железной дороги. В. Алексеев (1900) был определён в корпус жандармов после одиннадцати лет службы в 87-м пехотном Нейшлотском полку. Некоторые из выпускников Псковского корпуса сделали в рядах жандармерии весьма успешную карьеру. Примером может служить В. И. Еленский. Он обучался в Павловском военном училище, после чего в 1888 г. поступил подпоручиком в 93-й пехотный Иркутский полк. Прослужив там восемь лет, Еленский поступил в корпус жандармов ис 1910 по 1914 гг. в чине полковника занимал должность начальника Отдела по охране безопасности и порядка в Петербурге. С 1914 г. он возглавил Могилёвское губернское жандармское управление. Интересно, что столичным отделом по охране безопасности и порядка сразу после В. И. Еленского руководил опять-таки выпускник Псковского корпуса — В. М. Щегловский.
В полицию, как и в жандармерию, все три бывших кадета Псковского корпуса пришли после долгой службы в армейских частях. Так, А. Лосев (1883 г.) девятнадцать лет прослужил в 50-м пехотном Белостокском полку и уже в чине полковника, в возрасте 44 лет, поступил в Департамент полиции на должность старшего делопроизводителя Канцелярии Главного инспектора по пересылке арестантов. А. Домбровский (1883) в течение шестнадцати лет состоял офицером 103-го пехотного Петрозаводского полка, после чего в 1902 г. был отчислен в запас, а по данным 1909 г., служил в полиции Санкт-Петербурга. Наиболее успешную полицейскую карьеру сделал Г. Григорьев (1886 ). Отслужив в различных пехотных полках семнадцать лет, он в 1904 г. в чине полковника перешёл в полицию и некоторое время даже занимал пост полицмейстера в Петербурге.
Особый интерес представляют выпускники корпуса, получившие высшее военное образование. Всего их насчитывается 88 человек, т. е. 15% всех, чьи биографии проанализированы. При этом Академию Генерального штаба закончили 47 человек, Михайловскую Артиллерийскую академию — 25 человек, Николаевскую инженерную и Военно-юридическую — по 8 человек. Показательно, что почти четверть всех прошедших академические курсы (20 человек из 88) составляли офицеры гвардейских частей. Среди же тех, кто пришёл в академии из армии, преобладали артиллеристы (46 чел., т. е. 51% всех получивших высшее военное образование). Артиллеристы преобладали над выходцами из других родов войск не только в «своей» Михайловской артиллерийской академии, но и в Академии Генерального штаба и даже в Военно-юридической академии (6 человек из 8). Подобные факты ещё раз подтверждают тезис о том, что в артиллерию попадали наиболее развитые и способные офицеры.
|
| |
| |
| Derkyl | Дата: Суббота, 03.09.2011, 17:10 | Сообщение # 19 |
|
Группа: Администратор
Сообщений: 532
Статус: в самоходе
| О судьбах некоторых наиболее выдающихся псковских кадет стоит рассказать подробнее.
В 1883 г. корпус окончил Пантелеймон Николаевич Симанский. Он принадлежал к старинному дворянскому роду, который был издавна связан с Псковской землёй. Ещё в XVII столетии Кузьма Никифорович Симанский получил «за многие службы» от царя Алексея Михайловича имения на реке Черёха и по берегам Чудского озера. Впоследствии многие представители фамилии избирали военно-морскую службу (о них рассказано в книге «Во славу России», опубликованной в Пскове в 2003 г.) или шли в сухопутную армию. Пантелеймон Николаевич поступил после кадетского корпуса в Константиновское военное училище, блестяще его окончил и в 1885 г. получил назначение в гвардию. В 1890—1891 гг. он обучался в Академии Генерального штаба, после чего занял должность адъютанта в штабе 35-й пехотной дивизии. В 1896 г. П. Н. Симанский был произведён в подполковники и направлен преподавателем в Александровское военное училище, где прослужил четыре года. В 1900—1902 гг. он состоял штаб-офицером для особых поручений при штабе 17-го армейского корпуса, в 1902—1904 гг. — начальником штаба 1-й гренадерской дивизии, в 1904—1906 гг. — командиром 2-го гренадерского Ростовского полка.
Строевую и штабную службу Симанский успешно сочетал с научно-исследовательской деятельностью в области военной истории. В 1899 г. вышла в свет его работа «Суворов: Краткий очерк жизни и деятельности», в 1903 г. — исследование об осаде Плевны во время Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. В 1907-1910 гг. П. Н. Симанский входил в состав Военно-исторической комиссии по описанию Русско-японской войны, затем работал над статьями для «Военной энциклопедии».
В марте 1910 г. Пантелеймон Николаевич возглавил 2-ю бригаду 35-й пехотной дивизии. Во время Первой мировой войны он командовал б 1-й пехотной дивизией и позже армейским корпусом, проявил себя, как весьма энергичный военачальник. Показателен такой эпизод. 10 октября 1914 г. П. Н. Симанский принимал участие в бою с австрийцами у местечка Козенице, на реке Висле. Согласно приказу он повёл в наступление отряд, состоявший из нескольких рот разных пехотных полков (11-го Псковского, 12-го Великолуцкого, 140-го Зарайского, 244-го Красноставского) и двух батарей 3-й Артиллерийской бригады. Поначалу русские солдаты продвигались вперёд успешно, но около 12 часов дня австрийцы бросили против них шесть полков. Под давлением превосходящих сил противника роты Красноставского полка начали отступать. Тогда П. Симанский лично бросился к оробевшим солдатам и остановил отход. Под неприятельским огнём он с шашкой в руке руководил боем. В результате русским удалось отстоять Козенице и важный в тактическом отношении мост через Вислу. За это «дело» П. Н. Симанский был награждён Георгиевским оружием. В ноябре 1914 г. он также удостоился ордена Владимира 2-й степени с мечами.
Во время Гражданской войны Пантелеймон Николаевич служил в белой Северо-Западной армии, формирование которой начиналось на Псковской земле. В конце октября 1918 г. он возглавил 1-ю стрелковую дивизию в недавно созданном Псковском добровольческом корпусе, входившем в Северную армию. Интересно, что некоторые белые командиры предлагали назначить Симанского командиром всего корпуса, но после долгих колебаний на этот пост избрали генерал-майора А. Е. Вандама. Такое решение, видимо, было большой ошибкой. Начальник контрразведки Псковского корпуса М. Н. Барков оценивал командира следующим образом: «Вандам был хорошим кабинетным работником, но человеком неспособным к практическому ведению военного дела… нерешительным и слабохарактерным». Очень скоро Вандам был смещён с должности и корпус возглавил полковник Г. Г. Неф.
25 ноября 1918 г. красные войска выбили белогвардейцев из Пскова. Анализируя причины неудачи, П. Н. Симанский смотрел на них открыто и честно. «Полковник Неф, — писал он в воспоминаниях, — обладал узким кругозором и полным отсутствием опыта в руководстве не простым боем, а всё же целою операциею. Начальник штаба (полковник В. Г. фон Розенберг. — А. М.) неопытен, штаб громоздок и не приспособлен к численности отряда, скопирован со штабов 1-й Мировой войны. Об охране Ольгинского моста через реку Великую никто не подумал. Связь между штабами и отрядами не налажена. Всё носило на себе отпечаток детской игры, а не серьёзного руководства, молодой беспечности, а незрелого опыта, преступного неумения…». Была, впрочем, и ещё одна причина, в приведённой цитате не названная, — занимавшие Псков немцы покинули позиции, даже не предупредив белое командование.
В конце декабря 1918 г. П. Н. Симанский возглавил Либавский отряд, но командовал им очень недолго и в январе 1919 г. отставил должность. Остаток своей жизни он провёл в эмиграции, в Польше, где активно занимался военно-историческими исследованиями и общественной деятельностью. Пантелеймон Николаевич сотрудничал с научным журналом «Беллона», состоял председателем Российского Общественного комитета в Польше. Скончался П. Н. Симанский 22 апреля 1938 г. в Варшаве.
В одном классе с Пантелеймоном Николаевичем Симанским учился его родной брат Владимир. В 1883 г. он поступил во 2-е Константиновское училище, по окончании которого (1885) служил в Динабургской, Кронштадтской и Усть-Двинской крепостной артиллерии. Интересно, что своего сына Николая Владимир Николаевич тоже отдал в Псковский кадетский корпус. В 1912 г. он успешно закончил 7-й класс корпуса и поступил в Александровское военное училище.
К числу наиболее выдающихся выпускников Псковского кадетского корпуса относится Александр Михайлович Крымов, отважный боевой генерал и талантливый военачальник. Крымов окончил корпус в 1890 г., после чего поступил в Павловское военное училище. Успешно пройдя военно-училищный курс, он служил в артиллерии, затем обучался в Академии Генерального штаба и участвовал, в качестве штабного офицера, в Русско-японской войне. В 1910—1911 гг. Крымов состоял начальником отдела Главного управления Генерального штаба, в 1911—1913 гг. — командиром 1-го Аргунского полка Забайкальского казачьего войска. В Первую мировую войну он служил при штабе 2-й армии и, с марта 1915 г., командовал Уссурийской казачьей дивизией, был награждён многими боевыми орденами.
Служивший под началом Крымова Г. М. Семёнов вспоминал о своём командире с большим уважением. «Его репутация
как решительного и смелого начальника, — писал белый атаман, — среди наших казаков была безупречна. Его знали как выдающегося командира 1-го Аргунского полка нашего войска перед самой Великой войной… В лице генерала Крымова наша дивизия получила доблестного и выдающегося начальника весьма крупного масштаба». Дивизия Крымова храбро сражалась в Польше и Галиции, неоднократно совершала дерзкие рейды по тылам противника.
В апреле 1917 г. А. М. Крымов возглавил 3-й кавалерийский корпус. Летом того же года он решительно встал на сторону мятежного генерала Л. Г. Корнилова и бросил свои войска на Петроград. Однако уставшие от войны и распропагандированные большевиками солдаты сражаться не хотели. Мятеж провалился. Александр Михайлович видел в происходивших событиях гибель всех своих идеалов и надежд. 31 августа 1917 г. он застрелился.
К числу наиболее видных питомцев корпуса, без сомнения, относится также Михаил Ипполитович Занкевич. Он приходился приёмным сыном офицеру-воспитателю Ф. А. Ушакову и обучался в Псковском кадетском корпусе с 1885 по 1891 год. Завершив курс, М. Занкевич поступил в Павловское училище, после которого служил в гвардии. В 1899 г. он окончил Академию Генерального штаба и был назначен старшим адъютантом при штабе 29-й пехотной дивизии. С этого времени карьера молодого офицера развивалась очень успешно. В 1900—1903 гг. Михаил Ипполитович состоял обер-офицером для особых поручений при штабе 20-го армейского корпуса, в феврале — мае 1903 г. — исполнял обязанности младшего делопроизводителя при канцелярии Военно-учёного комитета Главного Штаба, в мае — ноябре того же года служил в Главном Штабе помощником столоначальника.
В конце 1903 года М. И. Занкевич занял должность помощника русского военного агента (говоря современным языком, атташе) в Австро-Венгрии. В 1905 г. его переместили вРумынию, но уже в качестве агента. В 1910г. М. И. Занкевич стал военным агентом в Австро-Венгрии. Там он развернул беспримерную разведывательную деятельность и почти три года переправлял в Россию важнейшие сведения о деятельности австрийского Генерального штаба. Известный специалист по истории шпионажа Р. У. Роуан писал о нём: «Полковник Занкевич, русский военный атташе в Вене, был популярный офицер и любимец общества, но его изобличили в подкупах и шпионстве. Прямого повода к аресту полковника найти не удалось. Тогда на одном из балов австрийский император Франц-Иосиф намеренно оскорбил его обидной неучтивостью. Занкевич понял это как намёк на то, что он разоблачён, и в течение недели устроил так, что его отозвали».
Действительно, в 1913 г. М. И. Занкевич покинул Вену и вернулся к штабной службе в России. Во время Первой мировой войны он руководил штабом дивизии, а после Февральской революции состоял генерал-квартирмейстером Главного Управления Генерального штаба, исполнял обязанности военного представителя Временного правительства во Франции. Там же Михаил Ипполитович и скончался 14 апреля 1945 г.
Следует отметить, что явно интересным человеком был также сводный брат М. И. Занкевича, Борис Фёдорович Ушаков. Он родился в Пскове в мае 1889 г., в 1906 г. окончил Псковский кадетский корпус в числе лучших учеников и поступил в Павловское военное училище. В 1914 г. Б. Ф. Ушаков окончил Академию Генерального штаба по 1-му, самому высшему разряду. В начале 1914 г. он был назначен состоять при штабе Виленского военного округа. В 1918 г. Б. Ф. Ушаков был принят на службу в Красную Армию, но дальнейшая его судьба, к сожалению, известна плохо.
Вообще, Гражданская война расколола питомцев Псковского корпуса, как и всю русскую армию. Многие из них доблестно сражались в рядах Белой гвардии, иные становились на сторону Советского правительства и тоже проявляли незаурядное мужество. Среди первых следует назвать Александра Александровича Боровского. Он окончил корпус в 1894 г. и поступил в Павловское военное училище. После училища Боровский служил в прославленном Лейб-гвардии Литовском полку, обучался в Академии Генерального штаба. В 1907 г. он вернулся в «родное» Павловское училище, но уже в качестве преподавателя. В 1914 г. был произведён в полковники и назначен командиром 6-го Сибирского стрелкового полка. Во время Первой мировой войны А. А. Боровский последовательно командовал полком, бригадой и дивизией, проявил в боях большое мужество, был трижды ранен и награждён всеми боевыми орденами до св. Станислава 1-й степени с мечами. Подробно освещавший подвиги бывших кадет журнал «Пскович» рассказывал о таком эпизоде: в ноябре 1914 г. А. А. Боровский, командуя полком, лично повёл солдат в атаку и, несмотря на большие потери, выбил противника из важного пункта позиции. За этот бой он получил орден св. Георгия IV степени.
С началом Гражданской войны Александр Александрович сразу же вступил в Добровольческую армию и сформировал в Ростове Студенческий батальон, с которым выступил в 1-й Кубанский поход. После объединения Добровольческой и Кубанской армий (17.03.1918) он возглавил Офицерский полк и стяжал славу совершенно неустрашимого военачальника. Во время 2-го Кубанского похода Боровский командовал 2-й пехотной дивизией, отличился в бою за станцию Тихорецкую (27.06.1918—1.07.1918), захватил город Армавир. С 10 января 1919 г. Боровский руководил Крымско-Азовской Добровольческой армией, которой было поручено защитить от красных Северную Таврию. Однако из-за того что занимавшие Севастополь французы отказали белым в помощи, частям Боровского пришлось отступить на Ак-Манайские позиции, причём они даже не смогли удержать за собой Керченский полуостров. Генерал А. И. Деникин писал об этих событиях: «Генерал Боровский, имевший неоценимые боевые заслуги в двух Кубанских походах, выдающийся полевой генерал, не сумел справиться с трудным военно-политическим положением».
Действительно, А. А. Боровский был очень далёк от хитросплетений политики. Возможно, именно поэтому он не сошёлся с преемником А. И. Деникина П. Н. Врангелем. В начале апреля 1920 г. Главнокомандующий выслал Боровского из Крыма. Остаток жизни он провёл в Сербии, где и скончался 22 апреля 1939 г.
Видным деятелем Белого движения был также Анатолий Киприанович Келчевский, который окончил Псковский корпус в 1889 г. Любопытно, что в кадетские годы будущий генерал не отличался хорошим поведением. Однажды на уроке истории он, разозлённый замечаниями педагога, выбросил учебник в окно и громко заявил, что «учить историю не будет». Тем не менее Келчевский смог поступить в престижное Константиновское училище, по окончании которого (1891) служил в артиллерии. В 1900 г. он окончил также Академию Генерального штаба и был произведён в капитаны. В январе 1903 г. Келчевский занял в Академии должность заведующего обучающимися, в 1903—1904-м состоял обер-офицером для поручений при штабе 2-го Туркестанского армейского корпуса, в 1904—1909-м —старшим адъютантом штаба Виленского военного округа. Во время Первой мировой войны он исполнял обязанности генерал-квартирмейстера штаба 9-й армии Румынского фронта, а с сентября 1917 г. командовал этой армией.
В 1918 г. А. К. Келчевский вступил в ряды Вооружённых Сил Юга России (ВСЮР). Сначала он руководил штабом группы войск генерала К. К. Мамонтова, а затем в феврале 1919г. был начальником штаба Донской армии. В конце того же года Келчевский занял должность военного министра в «Южно-русском правительстве». В Русской Армии он возглавил штаб Донского казачьего корпуса, но тут карьера военачальника прервалась самым решительным образом. В апреле 1920 г. Анатолия Киприановича арестовали в Евпатории за сочувствие казачьим автономистам и предали суду под председательством генерала А. М. Драгомирова. Суд приговорил Келчевского к четырём годам каторжных работ, но П. Н. Врангель ограничился увольнением его в отставку без права ношения мундира.
А. К. Келчевский эмигрировал в Германию и поселился в Берлине. Там он с 1921 г. сотрудничал в военно-научном журнале «Война и мир», а с 1922 г. был его главным редактором. На страницах этого журнала публиковали свои работы как русские офицеры-эмигранты, так и офицеры рейхсвера. Особое внимание при этом уделялось событиям Гражданской войны и развитию Красной Армии. Скончался А. К. Келчевский 1 апреля 1923 г. от сердечного приступа. Видный деятель военной эмиграции А. А. фон Лампе писал в связи с этим: «Смерть Келчевского считаю потерей — журнал по-видимому попадёт в руки сменовеховцев… и пойдёт прямо на большевистскую дорожку! А пока он вёлся хорошо!».
Убеждённым и чрезвычайно последовательным борцом с большевизмом был Анатолий Владимирович Фок, закончивий Псковский кадетский корпус в 1897 г. Он обучался в Константиновском артиллерийском училище, а службу начал в артиллерийской бригаде Кавказской Гренадерской дивизии. В 1913 г. А. В. Фок был произведён в капитаны и назначен инструктором Офицерской фехтовальной школы. Во время Первой мировой войны заслужил орден св. Георгия IV степени и к середине 1917 г. командовал дивизионом.
Летом 1918 г. он вступил в Добровольческую армию, где был назначен рядовым в батарею капитана Козлакова. По иронии судьбы, в императорской армии Козлаков служил под началом полковника Фока. В 1918 г. Анатолий Фок уже находился на должности начальника артиллерии 1-й конной дивизии генерала Врангеля, с мая 1919г. руководил артиллерией его же армейской группы. После отступления белых в Крым он, летом 1920 г., исполнял обязанности инспектора артиллерии 1 -го армейского корпуса и вместе с этим корпусом эвакуировался в Галлиполи. Там Анатолий Владимирович стал одним из помощников командира 1-го армейского корпуса А. П. Кутепова, заведовал Сергиевским артиллерийским училищем, руководил спортивными соревнованиями во всех частях корпуса.
Из Галлиполи Фок перебрался в Болгарию, но был оттуда выслан правительством Стамболийского за активную борьбу против возвращения эмигрантов в Советскую Россию. Он поселился в Париже, где работал простым рабочим на заводе и одновременно посещал Зарубежные Высшие военно-научные курсы генерала Головина. В 1936 г. А. В. Фок, преодолев многочисленные трудности, вступил добровольцем в армию генерала Франко, ибо своё участие в гражданской войне в Испании рассматривал как продолжение борьбы за Белую идею. Испанское командование зачислило его в один из батальонов Кастелиано-Арагонского легиона. В августе 1937 г. часть этого батальона была окружена республиканцами в деревне Кинто, к югу от Сарагоссы. Произошёл жестокий бой, в котором А. В. Фок был убит, вместе с другим русским офицером, капитаном Полухиным. По другим данным, А. В. Фок, будучи в чине лейтенанта Рекете (ополчения), погиб в сентябре 1937 г. Когда его батарея была разбита, он, не желая сдаваться в плен, застрелился (Часовой. 1939. № 234. С. 4—6). Даже не разделяя политических убеждений А. В. Фока, нельзя не восхищаться теми упорством и отвагой, с которыми он их защищал.
Чрезвычайно яркой личностью являлся также Павел Владимирович Колтышев (год выпуска из корпуса — 1911-й). Как и многие псковские кадеты, он поступил в Павловское военное училище, из которого вышел накануне Первой мировой войны. В 1914 г. он выступил на фронт в составе 2-го стрелкового Финляндского полка и в ходе боёв в Восточной Пруссии получил тяжёлое ранение. В 1916 г. П. В. Колтышев исполнял обязанности старшего адъютанта при штабе 40-го армейского корпуса, в 1917 г. — окончил ускоренные курсы при Военной академии и был причислен к Генеральному штабу. В то время ему шёл всего 23-й год.
В январе 1918 г. молодой офицер записался рядовым в 1-ю Добровольческую бригаду полковника М. Г. Дроздовского. В составе 3-й роты Офицерского стрелкового полка этой бригады он выступил из Румынии в поход на Дон и в течение всего похода исполнял должность оперативного адъютанта. В сентябре 1918 г. Колтышева назначили старшим помощником
начальника Оперативного отдела Управления генерал-квартирмейстера штаба Добровольческой армии. Вскоре он стал бессменным докладчиком по оперативной части при Главнокомандующем генерале А. И. Деникине и оставался на этой должности до марта 1920 г.
После отъезда Деникина за границу Колтышев вернулся в 1-й Офицерский полк Дроздовской дивизии рядовым и вскоре стал помощником командира этого полка. В боях с красными он был дважды ранен. Храброго воина отправили на излечение в Севастополь, где ему удалось сформировать роту из выздоравливающих офицеров. Эта рота прикрывала посадку Русской армии на суда во время эвакуации города в ноябре 1920 г.
Первые годы эмиграции П. В. Колтышев провёл в Болгарии, откуда в 1924 г. перебрался во Францию. Более 35 лет он проработал шофёром такси в Париже. Всё это время Павел Владимирович безвозмездно помогал А. И. Деникину: собирал материалы для его книги «Очерки Русской Смуты», организовывал публичные выступления, сопровождал генерала в поездках в Лондон, Белград и Прагу. Скончался Колтышев 9 августа 1988 г., в возрасте 94 лет, погребён на кладбище Сен-Женевьев де Буа, на участке Дроздовской дивизии.
Кроме названных лиц, в рядах Белой гвардии доблестно сражались и многие другие выпускники Псковского корпуса. Так, князь Александр Владимирович Андронников (год окончания корпуса 1895-й) служил в Вооружённых Силах Юга России, затем, в эмиграции, состоял членом общества выпускников Николаевского кавалерийского училища. Николай Апполонович Морозов (1897) в 1920 г. состоял помощником начальника штаба Кубанского казачьего войска и, в апреле, был последним командующим Кубанской армией. Виктор Александрович Протасович (1903) командовал батареей в Дроздовской артиллерийской бригаде и дивизионом — в армии Врангеля, был активным членом Российского Общевоинского Союза. Евгений фон Ден (1915), в чине штаб-ротмистра, состоял в рядах армии Юденича и участвовал в его наступлении на Петроград. Этот список можно было бы продолжать
ещё очень долго. Однако некоторые питомцы корпуса делали иной выбор.
С 1877 по 1884 гг. в Псковской военной гимназии и кадетском корпусе обучался сын штабс-капитана Сергей Иванович Верховский, которому предстояло сыграть весьма заметную роль в развитии Красной Армии. Один из воспитателей охарактеризовал его в 1882 г. следующим образом: «Верховский во всех отношениях хороший воспитанник, хорошо занимается и охотно помогает товарищам, откровенен, религиозен, чистоплотен, исполнителен, усерден к занятиям. Физически развит слабо, но совершенно здоров…». Завершив корпусной курс, он поступил в Константиновское военное училище, из которого вышел в 3-ю резервную артиллерийскую бригаду.
В 1892 г. С. И. Верховский окончил Академию Генерального штаба. В 1892-1899 гг. — занимал должность старшего адъютанта 5-й кавалерийской дивизии, в 1899—1903-м — штаб-офицера для особых поручений при штабе 5-го армейского корпуса, в 1903—1904-м — штаб-офицера при Управлении 48-й резервной пехотной бригады, в 1904—1906-м — начальника штаба 48-й пехотной дивизии. В мае 1906 г. Верховский был вновь возвращён в Управление 48-й бригады. Видимо, эти «скитания» по штабам и управлениям изрядно утомили офицера, который к тому же успел обзавестись семьёй. В июне 1907 г. Верховский обратился с письмом к генералу Мышлаевскому. «У меня на попечении дочь, — писал он, — жена (дочь полковника Мария Михайловна Щегловская. — А. М.), мать старушка — все не Бог весть какого здоровья, для них в особенности важны культурные центры…». В конце письма Сергей Иванович просил дать ему в командование какой-либо полк, квартирующий в крупном городе. Просьба была услышана, и в июле 1907 г. полковник Верховский возглавил 65-й пехотный Московский полк, который стоял в городе Августове.
Среди солдат Сергей Иванович очень быстро приобрёл репутацию гуманного и справедливого командира. Показательно, что, когда в полку появился жестокий и грубый офицер Гвоздицкий, нижние чины без страха подали жалобу Верховскому. «В русской армии, — писали они, — не должно быть ненавистных начальников, должны быть начальники герои-любимцы. Ваше высокоблагородие, отец наш любимец, доблестный и почётный командир, Вы наш доблестный герой и наша гордость… удалите из 7-й роты ненавистного людоеда зверя…». Далеко не в каждом полку солдаты могли позволить себе подобные рассуждения.
В феврале 1913 г. С. И. Верховский получил чин генерал-майора и был назначен начальником штаба 1-го Кавказского армейского корпуса. Он участвовал в Первой мировой войне, во время которой занимал различные штабные и командные должности. С декабря 1914 г. Верховский командовал бригадой 66-й пехотной дивизии, с января 1915 г. — 3-й стрелковой дивизией, с декабря 1915 г. был начальником штаба 3-й Финляндской дивизии, с мая 1916-го — начальником 33-го армейского корпуса. Наградой за проявленное мужество стали многочисленные боевые ордена: св. Владимира Ш-й степени с мечами (октябрь 1915-го), св. Станислава 1-й степени с мечами (июнь 1916-го), св. Анны 1-й степени с мечами (октябрь 1916-го). В январе 1917 г. Верховскому было поручено формирование 4-й Заамурской пограничной пехотной дивизии, но до октября он оставался на фронте, командуя своим корпусом.
Октябрьская революция разом изменила всю жизнь заслуженного офицера. 24 января 1918 г. он, подобно многим Другим офицерам, был «уволен из воинской службы без всякой пенсии». Обращаясь к советским властям, Верховский писал: «…нахожусь с семьёй в критическом материальном положении, буквально голодая…». К счастью, новый режим смог оценить военачальника. В феврале 1919 г. Сергей Иванович был назначен начальником штаба 3-й пограничной дивизии. Впоследствии он занимался также преподавательской работой.
В Красной Армии служил также Николай Михайлович Александер. Он окончил Псковский корпус в 1887 г. в числе лучших учеников и был направлен в Михайловское артиллерийское училище, из которого вышел подпоручиком в 20-ю артиллерийскую бригаду (1890). После недолгой строевой службы он поступил в Михайловскую Артиллерийскую академию, в которой также считался одним из самых способных учащихся. В 1895-1896 и 1898-1904 гг. Н. М. Александер состоял помощником начальника Учебного артиллерийского полигона в Петербурге. В 1907 г. он был произведён в полковники и назначен штатным преподавателем артиллерии в Александровское военное училище в Москве. Среди юнкеров Александер очень быстро стал известен как отличный специалист и чрезвычайно строгий педагог. Один из его учеников, укрывшийся за инициалами «К. Р. Т.», вспоминал на страницах журнала «Военная Быль», как, выслушав ответ нерадивого ученика, Николай Михайлович язвительно говорил: «Снаряд летит, и сила РО его вращает, а юнкер у доски стоит и ни черта не понимает. Садитесь, юнкер. Я вам ставлю кол». «Колы» эти, надо сказать, Александер расставлял с необыкновенной щедростью.
После Октябрьской революции Н. М. Александер остался на военно-педагогической службе. В мае 1918 г. он был официально зачислен в ряды Красной Армии и вскоре занял должность инспектора Военно-учебного управления Всероссийского Главного штаба. В июне того же года Александер состоял председателем двух подкомиссий, из которых одна занималась составлением новых учебных программ по артиллерии, а другая — по общеобразовательным предметам. В начале 1920-х годов он активно сотрудничал в журнале «Военное знание», на страницах которого опубликовал в 1922 г. пространную статью « Учебное дело в военно-учебных заведениях дореволюционного периода и в нынешних советских военных школах».
Блестящую карьеру в рядах Красной Армии сделал Владимир Давидович Грендаль (год выпуска из корпуса 1902-й). Он окончил Михайловское артиллерийское училище (1905) и Михайловскую артиллерийскую академию (1911), служил на Главном артиллерийском полигоне в Петербурге. В ходе Первой мировой войны Грендаль был назначен командиром 1-го мортирного тяжёлого артиллерийского дивизиона, участвовал в боях на Рижском и Двинском направлениях, получил ранение и контузию. За проявленное мужество ему были присвоены чин полковника и девять боевых наград.
После Октябрьского переворота Владимир Давыдович перешёл на сторону большевиков и с 1918 г. служил в Красной Армии. В октябре 1918 — январе 1919 г. он состоял инспектором артиллерии Южного фронта, в январе—декабре 1919г. — Юго-Западного фронта, в 1921—1922 гг. занимал должность начальника артиллерии Киевского округа, в 1922—1923 гг. — Петроградского округа. В 1923—1924 гг. Грендаль руководил Артиллерийской академией, в 1925—1926 гг. был инспектором артиллерии и бронесил РККА, затем инспектором артиллерии и, с 1932 по 1935 гг., — заместителем начальника Главного артиллерийского управления. Он также активно занимался преподавательской деятельностью и в 1937 г. возглавил Кафедру тактики артиллерии в Военной академии имени М. В. Фрунзе. В ходе Советско-финляндской войны В. Д. Грендаль командовал оперативной группой войск и 13-й армией, сыграл видную роль в организации прорыва «линии Маннергейма». Ему принадлежит целый ряд военно-теоретических работ, в том числе исследование «Артиллерия в основных видах боя», в котором рассмотрены перспективы развития этого рода войск.
Некоторые воспитанники Псковского корпуса добились немалых успехов в невоенных сферах жизни. Так, например, окончивший корпус в 1882 г. С. И. Зубчанинов после непродолжительной службы в Лейб-гвардии сапёрном батальоне в течение многих лет являлся псковским губернским предводителем дворянства, а затем стал членом Государственного совета. А. И. Мещерский, даже не прошедший полного курса корпуса, служил инженером на Сормовских заводах и был членом их правления. Выпускник 1911 года Николай Акатьев стал профессиональным скульптором, учился в Чехии у известного мастера Штурсы. Подобные факты свидетельствуют, что Псковский корпус действительно давал своим питомцам очень качественное образование.
По свидетельству современников, С. Зубчанинов всегда поддерживал с кадетским корпусом самые тесные контакты и приглашал на лето в своё имение кадет, не имевших родственников. Он также был неизменным участником корпусного праздника (19 апреля).
|
| |
| |
| Derkyl | Дата: Суббота, 03.09.2011, 17:15 | Сообщение # 20 |
|
Группа: Администратор
Сообщений: 532
Статус: в самоходе
| Последние годы корпуса
Полученное псковскими кадетами воспитание определило их позицию во время бурных политических событий начала XX века. Окончивший корпус в 1917 г. Вольдемар Айзов следующим образом характеризует свои взгляды и взгляды своих товарищей: «Наши понятия о долге офицера перед родиной были несложными: в мирное время быть исправным по службе, в случае же войны суметь, если понадобится, умереть за Веру, Царя и Отечество».
Начало Русско-японской войны вызвало у псковских кадет настоящий взрыв патриотических настроений. Воспитанники всех классов прямо-таки рвались на фронт, и никто не сомневался в скорой победе. Между тем в корпус всё чаще стали поступать сведения о выпускниках разных лет, погибших на Дальнем Востоке. В сражении под Ляояном, в августе 1904 г., были убиты капитан 35-го Восточно-Сибирского полка Н. С. Рудаков (год окончания корпуса 1890-й) и подпоручик 85-го пехотного Выборгского полка Д. Д. Румянцев (1901). На перевале Сяоканмин погиб капитан 33-го пехотного Елецкого полка Г. К. Лунд (1891), при обороне Порт-Артура — подпоручик 28-го Восточно-Сибирского полка А. А. Протасович (1897). В кровопролитном Мукденском сражении (21.02 — 10.03.1905) сложили головы капитан 85-го Выборгского пехотного полка Е. К. Шульц(1884), капитан 145-го пехотного Новочеркасского полка А. В. Шатковский (1887), штабс-капитан 53-го пехотного Волынского полка В. М. Горталов (1894). Умер от ран капитан 2-го пехотного Сибирского полка Е. Г. Киниц (1883). Пал смертью храбрых сын офицера-воспитателя Евгений Шпигель (1900), совсем ещё юный офицер, только что вышедший из Михайловского артиллерийского училища.
Напряжённой становилась и внутриполитическая ситуация. В стране стремительно разгоралась революция 1905— 1907 гг. Кадеты, в отличие от своих сверстников из гражданских учебных заведений, в большинстве сохранили верность правительству.
Более того, революционное движение вызывало у них явное неприятие. В декабре 1905 г. воспитанники Псковского корпуса даже выдали начальству нескольких соучеников, которых подозревали в политической неблагонадёжности, и это при том, что доносительство всегда считалось в кадетской среде делом позорным. Данный поступок вызвал настоящий взрыв ярости у либеральной общественности Пскова.
Газета «Псковский голос» писала 10 декабря 1905 г.: «Общество глубоко возмущено слухами о товарищеском сыске, произведённом некоторыми из воспитанников Псковского кадетского корпуса. Они сделали обыск у своих же товарищей и нашли у них несколько брошюр издания «Донской Речи». Это так возмутило их, что они сейчас же передали начальству об этом и просили принять меры против «неблагонадёжных» товарищей. Юные жандармы встретили горячее сочувствие со стороны начальства, которое не остановилось перед возможностью увольнения лучших, по оценке самих педагогов, учеников».
Хотя в заметке содержались явные преувеличения (вопрос об увольнении кадет не мог быть решён за несколько дней и последнее слово здесь принадлежало не администрации корпуса), она произвела эффект разорвавшейся бомбы. Учащиеся гражданских школ обрушились на кадет с настоящим шквалом упрёков и оскорблений. 12 декабря «Псковский Голос» разместил на своих страницах открытое письмо воспитанников Сергиевского реального училища, в котором говорилось: «Узнав… о возмутительном поступке некоторых учеников Псковского кадетского корпуса по отношению к своим товарищам, мы… выражаем своё глубочайшее презрение эти ученикам, принявшим на себя позорную роль сыщиков, жандармов, охранителей отжившего режима произвола, воровства и разбойничества и предлагаем всем честным, уважающим себя людям вместе с нами заклеймить печатью позора этих черносотенцев».Под письмом стояло тридцать подписей. Реалисты (в основном дети мещан, купцов и ремесленников) не учитывали лишь одного обстоятельства: кадеты (дети офицеров и сами будущие офицеры) считали русскую монархию вовсе не «режимом произвола», а той единой, вечной ценностью, за которую нужно сражаться и умирать.
20 декабря к реалистам присоединились гимназисты, так же опубликовавшие в «Псковском Голосе» своё послание. Дело дошло до того, что в городе произошло несколько драк между кадетами и гражданскими учащимися. Редактор « Псковского Голоса» Поддубский всё это время старательно разжигал страсти. Он постоянно публиковал заметки, в которых даже самая нейтральная информация о корпусе подавалась издевательски и насмешливо. Так продолжалось почти год, а осенью 1906 г. разразилась настоящая драма.
20 октября кадеты 1-го отделения 7-го класса не пошли после завтрака на урок и заявили, что не желают учиться вместе с политически неблагонадёжными одноклассниками. Например, сообщая о назначении инспектора классов корпуса Д. М. Левшина на должность попечителя Рижского учебного округа, Поддубский назвал педагога «новым Вольтером из фельдфебелей» и, не приводя каких-либо аргументов, заявил, что «знаменит он во-первых авторством плохонькой и тощенькой книжки о Грановском, а во вторых… конечно, связями в трущобах петербургского бюрократического мира» (Псковский голос № 48 от 25 мая 1905 г.) Стефаном Барковскйм, Вячеславом Кликовичем, Николаем Дзяковичем и Александром Буцевичем. Нелишне заметить, что все названные Юноши имели польское происхождение. Одиннадцать дней спустя кадет 7-го класса Станислав Чекан покончил с собой. «Псковский Голос» немедленно заявил, что несчастного юношу «затравили». Эта публикация довела кадет до настоящего бешенства. 5 ноября группа старшеклассников явилась в редакцию газеты (благо идти было недалеко, редакция размещалась в доме Шпаковской, на Архангельской улиф) и потребовала назвать автора заметки о самоубийстве Чекана. Как сообщала впоследствии газета «Речь», юноши получили отказ, после чего «подняли шум, стали наступать на редактора и грозить». Испуганный Поддубский «поспешил к полицмейстеру, не надевая даже шапки», а кадеты, так ничего и не добившись, вернулись в корпус.
20 ноября между кадетами и гражданской молодёжью произошла крупная уличная драка. 22 ноября столкновение повторилось, да в таких масштабах, что потребовалось вмешательство полиции. Директор корпуса в этой ситуации действовал быстро и жёстко. Он связался с Главным управлением военно-учебных заведений и добился увольнения из корпуса четырёх «неблагонадёжных» кадет-«либералов» и одного из зачинщиков похода на редакцию. К началу 1907 г. страсти стали понемногу стихать. В корпусе побывала делегация от губернской гимназии и реального училища, в результате чего было достигнуто «полное и искреннее примирение»366. Спокойствие, к несчастью, оказалось недолгим.
Начало Первой мировой войны кадеты встретили новым взрывом патриотических чувств. Корпусной журнал «Пскович» регулярно публиковал материалы о боевых подвигах бывших сотрудников и воспитанников заведения, списки лиц, награждённых орденом св. Георгия IV степени и Георгиевским оружием. Многие из бывших кадет-псковичей действительно сражались с исключительной доблестью. Так, командир Славяносербского пехотного полка Н. Ц. Шатковский (окончил корпус в 1889 г.) в бою 1 марта 1915 г. лично повёл солдат в атаку под сильным огнём с фронта и обоих флангов, выбил немцев из укреплённой рощи и захватил 10 орудий, 2 пулемёта и 114 пленных. Подпоручик Лейб-гвардии Гренадерского полка М. А. Лялин (1909) под вражеским обстрелом производил корректировку стрельбы артиллерии и не покинул позиции, даже получив ранение. Штабс-капитан Б. В. Макеев (1904) служил в авиации и неоднократно совершал дерзкие разведывательные полёты над территорией противника.
Однако приходилось журналу печатать и гораздо более грустные материалы: списки погибших, которые становились всё более длинными. Среди бывших кадет, убитых на фронтах Первой мировой, оказались: полковники Б. М. Огоновский (год выпуска 1894-й) и В. А. Шалевич (1889), подполковники С. П. Слонецкий (1885), Г. А. Корсак (1894), М. Э. Скрутовский (1891), Н. А. Затеплинский (1890), капитаны А. А. Боде (1893), А. Н. Александровский (1901), H.И. Плуталов (1891), Ф. Ф. Трачевский (1900), штабс-капитаны Л. В. Витрешко (1898), Н. Ф. Резвов (1899), М. М. Рагоф (1900), В. А. Зайцев (1904) и многие-многие другие.
Особенное впечатление на псковичей произвела смерть сына преподавателя словесности штабс-капитана Владимира Киприановича Хоцянова (1904). Как сообщал журнал «Пскович», 2 сентября 1914 г. у деревни Залешаны 37-я артиллерийская бригада, в которой служил Хоцянов, подверглась нападению превосходящих сил австрийцев. В ходе боя храбрый офицер умело руководил действиями своей полубатареи и не покинул позиции, даже получив ранение разрывной пулей. «Когда же на батарее не стало патронов, — говорится в журнале, — он, собрав около себя номеров, обстреливался вместе с ними из карабинов и револьверов, ободряя их и являя собой пример выдающегося самообладания, пока не был сражён пулей в голову». Посмертно В. К. Хоцянову был присвоен орден св. Георгия IV степени. Конечно, гибель отважного молодого человека стала настоящей трагедией для его семьи, но на этом испытания не закончились. 3 апреля 1915 г. покончил с собой его брат, Николай Киприанович, который тоже окончи л Псковский кадетский корпус и находился на фронте, командуя сапёрной ротой.
Конечно, многие псковские кадеты хотели во время испытаний быть рядом со своими отцами и старшими братьями, мечтали попасть на фронт. В связи с этим участились побеги из корпуса. Бежали не только воспитанники старших возрастов, но и совсем маленькие дети, имевшие о войне чисто книжное, далёкое от реальности представление. Так, 9 сентября 1914 г. псковские крестьяне задержали на Рижском шоссе четырёх кадет: Н. А. Селхарова (14 лет), В. Е. Афанасьева (14лет), Г. Л. Конищева (14лет)и Ю.И.Васильчикова (13 лет). Как выяснилось, они покинули корпус «с целью отправиться в действующую армию, где находятся их отцы». Из «снаряжения» у подростков имелся только календарь патриотического содержания и 9 рублей 74 копейки на четверых. Побеги из корпусов, впрочем, были тогда общераспространённым явлением. Ситуацию в немалой степени подогревала пресса, которая тиражировала рассказы о «детях-героях». Дело дошло до того, что Главный начальник военно-учебных заведений генерал А. Ф. Забелин был вынужден выпустить приказ, в котором призывал командиров частей не награждать кадет медфгями.
Последним годом существования Псковского кадетского корпуса как учебного заведения можно считать 1917-й. Почти сразу после Февральской революции в Петрограде была сформирована специальная комиссия под председательством генерала 3. А. Макшеёва, занявшего пост Главного начальника военно-учебных заведений вместо А. Ф. Забелина. Её целью являлась разработка плана реорганизации кадетских корпусов. Среди членов комиссии были многие видные военные педагоги (в том числе служившие в разное время в Псковском корпусе), общественные и военные деятели. Позиция большинства членов комиссий определилась уже на первом её заседании и была чётко определена в выступлении члена Государственной Думы И. С. Клюжева, отметившего, что кадетские корпуса «должны существовать, но обновлённые в духе светлых идей Пирогова, Ушинского, Милютина». Выдвинутое профессором В. Д. Кузьминым-Караваевым предложение о немедленной передаче кадетских корпусов в Министерство просвещения для организации на их основе гражданских школ было отвергнуто как несвоевременное. Директор Педагогического музея А. Н. Макаров, например, сказал: «Может, кадетские корпуса и неуместны в настоящем государственном устройстве… но временно они должны быть сохранены, пока не будет выработана общая школа в Министерстве народного просвещения и пока эта школа не придёт в полное устройство».
Наиболее острой критике на заседаниях комиссии подверглись две присущие кадетским корпусам черты: «кастовый подход к избранию учеников» и усиленный военный элемент в воспитании, который редакция «Педагогического сборника» охарактеризовала как «искусственную милитаризацию».
7 августа 1917 г. военным министром было утверждено разработанное комиссией «Положение», по которому кадетские корпуса преобразовывались в гимназии военного ведомства. Новые учебные заведения должны были основываться «на широких демократических началах с полным отказом от прежнего предназначения воспитания к военной службе». Деление воспитанников на роты отменялось, должности ротных командиров упразднялись, на воспитательские должности стали назначать гражданских лиц, а на некоторые преподавательские — даже женщин. В каждой гимназии надлежало создать специальные советы из сотрудников и родителей учащихся. На заседаниях этих советов должны были избираться воспитатели и кандидаты на должности директора и инспектора классов, которых затем утверждало Главное управление военно-учебных заведений.
Приёмные правила также менялись. Правда, при зачислении на казённые вакансии преимуществами по-прежнему обладали дети «пострадавших от войн лиц», но теперь в их число входили и сыновья убитых или раненых солдат и даже рабочих, трудившихся «на оборону». Наконец, важным нововведением, по мнению составителей «Положения», было «упрощение быта воспитанников». С этой целью значительно сокращался штат прислуги и отменялись практически все элементы воинского церемониала: ношение погон, отдание чести, дежурство кадет по роте и т.д. Таким образом, бывшие кадетские корпуса должны были превратиться в совершенно иные по своей сути «всесословные», гражданские по направлению воспитания школы. Однако процесс их реорганизации был прерван последующими политическими событиями.
Оценивая перемены, вызванные свержением самодержавия, редакция «Педагогического сборника» писала: «Неожиданно освобождённые от гнёта прежнего строя, оглушённые, расстроенные, обрадованные и напуганные, стоим мы, современники и участники этого события, перед обломками рухнувшего здания и спрашиваем друг друга, что нам теперь делать? Ответ ясен! Нужно строить новое здание государства». Но воспитанники кадетских корпусов испытывали в большинстве своём гораздо более мрачные чувства, чем сотрудники журнала. Воспитанные в духе преданности монархии, кадеты крайне враждебно встретили Февральскую революцию.
Один из воспитанников Псковского кадетского корпуса, В. Айзов, так описывает в мемуарах настроение, царившее среди его друзей: «В политике мы не разбирались… мы скорее сердцем, чем умом, почувствовали приближение российской разрухи и вместе с нею крушение наших личных скромных жизненных планов. Как можно, рассуждали мы, проходить церемониальным маршем перед президентом республики и лихо салютовать ему шашкой. Президент, презренный шпак, представлялся нам в куцем пиджаке, с перхотью на воротнике и в брюках в полоску».
Особое возмущение вызывали у кадетов новые, гражданские порядки в жизни корпуса. Они решительно отказывались снимать погоны и сдавать знамёна, демонстративно отдавали честь офицерам и щеголяли «парадным шагом» во время прогулок. Последнее, кстати, было совсем не обязательно и по старым дореволюционным правилам. «Присягать каким-то дядям, засевшим в Таврическом дворце в Петербурге, — вспоминал В. Айзов, — представлялось нам чем-то несерьёзным и необязательным… кадеты 7-го класса демонстративно ходили группами по ротному помещению, продев под погон белый платок, обозначавший верность монархии».
Подобное вызывающее поведение явно достигало цели. Воспитанник Псковской гимназии В. Зильбер (в будущем известный писатель Вениамин Каверин), который, напротив, придерживался революционных взглядов, вспоминал: «…Кадетов ненавидели не только за то, что они думали о судьбе России иначе, чем мы (Зильбер и его друзья. — А. М.), но и за то, что они каждое утро маршировали на своём плацу, как будто ничего не случилось». Впрочем, активное отторжение революционной действительности было присуще, судя по мемуарам, кадетам всех корпусов. Так, воспитанники Воронежского корпуса, узнав об отречении царя, сорвали вывешенный нижними чинами красный флаг и пропели хором «Боже, Царя храни». К зданию корпуса прибыл отряд Красной гвардии, и лишь вмешательство директора, генерал-майора Белогорского, предотвратило кровавое столкновение.
Весьма впечатляющую демонстрацию своих взглядов устроили псковские кадеты во время смотра войск, организованного командующим Северным фронтом генералом Рузским.
B. Айзов не жалеет колкостей и насмешек, описывая состояние новых «революционных» войск. «Сперва прошли, — пишет он, — учащиеся не учащиеся, телеграфисты не телеграфисты, чёрт их там разберёт; за ними штаб генерала Рузского: писаря, перемешавшиеся в братском единении с офицерами. Потом проковыляли четыре девицы, по тетрадке поющие: «Мы жертвою пали». За девицами последовала какая-то часть, за нею ученики, за учениками ещё толпы с музыкой и красными знамёнами…».
Совершенно иначе выглядели кадеты. «…Блеснув медью духовых инструментов под звуки бодрого марша, — вспоминал тот же автор, — из-за поворота с Великолуцкой улицы на Сергиевскую, появились ряды чёрных шинелей. За оркестром, впереди первой роты, шёл стройный ея командир полковник Массино. За ним, соблюдая строгое равнение и взводную дистанцию, давая ногу, шли наши славные кадеты Псковичи. Несмотря на революционное сознание, как обычно, вдоль строя, забегая вперёд перед музыкантами, восторженно галопировали мальчишки. «Ох, почему они так идут», — услышал я вдруг позади себя женский приятный голос. Я обернулся. Поднявшись слегка на носки, чтобы лучше видеть, хорошо одетая дамочка с голубыми глазами, с каким-то грустным недоумением смотрела на проходящих кадет. «Почему они так идут!» — повторила она. «А как же им идти?» — удивился невольно я. «Ну зачем такая официальность… лучше бы так» — и она показала рукой, как это было бы лучше, т. е. в полном беспорядке, бараньим стадом».
Особое возмущение вызывало у кадет то, что среди лиц, сочувственно встретивших революцию, были и некоторые их наставники. Воспитанники Псковского корпуса неоднократно отказывались выполнять распоряжения ротного командира Ф. Н. Массино, который пытался убедить их, что «представители дома Романовых не способны более управлять Россией». «Для нас, неискушённых ещё жизнью, — писал В. Айзов, — было странно видеть, каким это образом наш строгий ротный командир, носящий офицерский мундир, символ верности и чести, мог совмещать в себе долг присяги с ненавистью к царствующему Дому». Характерно, что псковские кадеты категорически отказались принимать участие в первомайской демонстрации, устроенной учащимися других заведений.
В середине июля 1917 г. военный министр принял решение ввиду близости фронта эвакуировать Псковский кадетский корпус из города. Новым местом расположения был первоначально избран Нижний Новгород, в который отправился полковник И. Н. Векшинский для выбора дома под корпус. Однако подходящего свободного здания не нашлось, и было принято новое решение — отправить Псковский кадетский корпус в Казань. И. Н. Векшинский и А. Н. Массино снова выехали в командировку.
Одновременно с этим директор, видимо, не надеясь, что его подчинённым удастся найти просторное помещение, обратился к администрации Симбирского и Вольского кадетских корпусов с просьбой «приютить» часть псковских кадет, но получил отказ. В начале августа полковник Векшинский сообщил из Казани, что под помещение корпуса отведено здание женского Родионовского института (там ныне располагается Казанское СВУ - В.Левченко). К сентябрю хозяйственный комитет составил списки подлежащих эвакуации кадет, офицеров, чиновников и прислуги. Интересно, что в их число были внесены некоторые псковские ремесленники, являвшиеся постоянными подрядчиками корпуса. В целом в Казань должны были отправиться 998 человек и 20 тысяч пудов корпусного имущества. В середине сентября 1917 г. корпус покинул Псков.
По прибытии в Казань оказалось, что здание Родионовского института занято. Правда, ещё до отправки из Пскова находившийся в Казани Векшинский пытался добиться передачи корпусу здания Духовной академии на Арском поле, однако большой надежды на успех у него не было. Даже после соответствующего распоряжения военного министра он сообщал директору: «…мы не уверены, что она (Академия. —А. М.) за нами, так как решения меняются ежедневно… квартирный вопрос очень острый».
Администрация Академии упорно сопротивлялась притязаниям корпуса на её здание. Наконец после бурной дискуссии было принято «соломоново» решение: Псковский кадетский корпус занимает здание Академии, в котором остаются и «прежние обитатели». Тем не менее, несмотря на «стеснённое положение», в середине сентября в корпусе начались учебные занятия. Однако спокойствие оказалось недолгим. Октябрьская революция сделала неизбежной кровавую развязку.
24—26 октября 1917 г. воспитанники Псковского корпуса принимали участие в попытке юнкеров Казанского военного училища подавить выступление революционно настроенных солдат. Эти события подробно описаны в письме директора А. В. Болылева в Главное управление военно-учебных заведений. При этом, стараясь предотвратить возможные репрессии, он сводит роль кадет к пассивному сочувствию действиям юнкеров. Согласно его словам, события развивались следующим образом: 24 октября в 5 часов дня в корпусе стала слышна орудийная, пулемётная и ружейная стрельба. Это юнкера наступали на расположенные неподалёку от здания Академии казармы солдат-артиллеристов. Вышедшие из казарм солдаты окопались на поле перед Академией и пытались отбить атаку. Однако вскоре они отступили, оставив много убитых и раненых, а юнкера заняли прилегавший к Академии парк. «Поздно вечером, — пишет директор, — некоторые из городской молодёжи… из вполне понятной симпатии к юнкерам угощали их чаем и хлебом». Кадеты также вышли в парк и разговаривали с юнкерами.
25 октября утром снова началась стрельба. Юнкера установили около Академии орудийную батарею, а в самом здании устроили наблюдательный пункт. Сообщая об этом, директор подчёркивает, что он против таких действий протестовал. В 10 часов утра начался обстрел Академии шрапнелью со стороны Артиллерийских казарм. Но, так как огонь вёлся вдоль здания и, по мнению директора, грозил «только побитием стёкол», было решено начать занятия по расписанию. Однако к середине дня обстрел усилился настолько, что уроки пришлось прервать. Несколько шрапнелей влетели в окна, и лишь по счастливой случайности никто не пострадал.
«Вскоре, — говорится в письме директора, — стрельба прекратилась и начались мирные переговоры. С утра 26 октября было спокойно, лишь ходили тревожные слухи, будто бы юнкера сдались и в Петрограде совершён переворот. Некоторые из воспитанников, возбуждённые забежавшими юнкерами, настойчиво предлагали принять участие в уличных выступлениях, и нашему педагогическому составу пришлось приложить немало усилий, чтобы удержать их от подобного безумия». По утверждению директора, следовательно, кадеты 26 октября 1917 г. оставались в здании и никаких активных действий не предпринимали. Всё их участие в событиях сводилось к дружескому общению с юнкерами вечером 25 октября.
Однако из мемуаров воспитанников, изданных в «безопасной» эмиграции, видно, что дело обстояло несколько иначе. Так, А. В. Булгаков вспоминал на страницах журнала «Досуг кадета-псковича»: «Во время октябрьского восстания корпус был три дня под обстрелом, но Бог хранил. На третий день восстания 1-я рота разобрала винтовки и пошла на помощь юнкерам, несмотря на то, что директор корпуса и некоторые воспитатели этому противились». Эти сведения подтверждаются также данными, приведёнными в книге А. Маркова «Кадеты и юнкера в Белом движении».
Описание заключительных событий, произошедших 26 октября 1917 г., у директора корпуса и его воспитанников совпадает. Около 11 часов дня к зданию Академии прибыл отряд солдат. По словам директора, они были «разъярёнными, с выкаченными глазами и осипшими голосами», и кричали: «Гражданские лица, выходите из здания, сейчас будем расстреливать». Солдаты ворвались в вестибюль и пытались подняться на верхние этажи, чтобы расправиться с кадетами. Лишь вмешательство корпусного хлебопёка Кукушкина и каптенармуса Махалина предотвратило бойню. Директора же солдаты не только не стали слушать, но и пытались вывести в сад, чтобы расстрелять. С большим трудом ему удалось убедить их в своей невиновности и непричастности кадет к выступлению юнкеров.
Документы, повествующие о жизни корпуса в 1918 г., сохранились очень плохо. Из мемуарных свидетельств известно, что во время захвата Казани белыми войсками, в начале августа 1918 г., кадеты активно им содействовали. Когда же в сентябре к Казани подошли красные части, большинство сотрудников и воспитанников корпуса покинуло город. В Казани остались только тяжело больные кадеты, несколько лиц из числа нижних чинов и прислуги. Из них, решением местных властей, в сентябре 1918 г. была сформирована Единая трудовая школа, которую возглавил бывший корпусной писарь Н. Яхонтов.
Ушедшие из Казани воспитанники и сотрудники Псковкого корпуса прошли «походным порядком» около шестидесяти вёрст до расположенного на Каме города Лаишева. Там они погрузились на пароход и водным путём достигли Уфы. Из Уфы «псковичи» отправились в Иркутск, где им было отведено под размещение здание Духовной семинарии. Там кадеты, наконец, смогли приступить к прерванным занятиям. В Иркутске у них нашлось немало друзей. Дело в том, что в этом городе размещался «свой» Иркутский кадетский корпус (образован в 1913 г.), воспитанники которого, конечно, быстро нашли общий язык с псковскими кадетами. В конце 1919 г. к ним присоединились эвакуированные из Оренбурга Оренбургский-Неплюевский и 2-й Оренбургский кадетские корпуса. В Иркутске, таким образом, сложилось целое братство из четырёх корпусов.
Общим для них явлением стали ускоренные выпуски. Воспитанники всеми правдами и неправдами покидали корпусные классы, чтобы поступить в одно из военных училищ, входивших в состав вооружённых сил А. В. Колчака. Тут любопытно отметить, что белый адмирал, хоть мимолётно, но бывал в Пскове. В апреле 1917 г. он приезжал на совещание командующих фронтами и флотами России, которое проходило в нашем городе, в штабе Северного фронта. Кстати, в 1918 г. Колчак утвердил для псковских кадет особый нагрудный знак. Он представлял собой крест св. Ольги, чёрный с белым кантом, в сердцевине которого располагался герб Пскова, увенчанный императорской короной. За крестом перекрещивались мечи князей Довмонта и Гавриила, а герб окружали слова девиза «Чести моей никому не отдам». На трёх концах креста находились вензеля: сверху — императора Николая II, слева — императрицы Екатерины II, справа — императора Александра III. На нижнем конце креста стояла дата «1783» — год, в котором была на правильных началах организована Псковская гарнизонная школа.
В декабре 1919 г. к Иркутску приблизились красные войска. 27 декабря в городе вспыхнуло восстание, поднятое сторонниками Советской власти. Как сообщает воспитанник Псковского корпуса А. В. Булгаков, «кадеты, выступив против повстанцев, дрались с ними, защищая до последней возможности стены своего здания; в неравной борьбе многие погибли, а оставшиеся в живых были взяты в плен». Об участии псковских кадет в боях за Иркутск упоминает также воспитанник Оренбургского-Неплюевского корпуса А. Еленевский. По его воспоминаниям, 2 января 1920 г. в корпус пришло три псковских кадета, которые призывали «неплюевцев» принять участие в бою. При этом один из делегатов сказал: «Нам, псковичам, тяжело — у нас в первой роте человек пятьдесят, не больше, помогает, чем может, даже третья рота. Дайте помощь»396. Из этих слов видно, насколько поредел Псковский корпус к 1920 году. Ведь 3-я рота — это мальчишки 13—15 лет, слишком юные для боя. «Неплюевцы» не заставили себя долго просить. Быстро собрался отряд (31 чел.), который прибыл в здание, занятое Псковским корпусом. Кстати, Еленевский вспоминал, что в передышках между боями псковские кадеты рассказывали ему о «боях за Казанскую крепость в ноябре 1917 г., которую они защищали вместе с юнкерами, о боях за Казань в августе 1918 г.».
5 января 1920 г. красным удалось взять Иркутск. «Ночью, — вспоминал Еленевский, — поднялась сильная стрельба, бухнуло даже несколько орудийных выстрелов, затем всё смолкло… Утром проснулись уже в красном Иркутске». Жизнь псковских кадет, по воспоминаниям Булгакова, спас «комиссар, взявший корпус, бывший офицер и не коммунист». Он внёс их фамилии в списки оренбургских казаков, которым советские власти разрешили уехать на родину. «Оказавшись свободными, — пишет мемуарист, — кадеты понемногу стали пробираться в добровольческие части и в рядах этих белых частей продолжали борьбу с красными».
Однако как учебное заведение Псковский корпус в 1920 г. перестал существовать.
В 1925 г. в Париже было основано Объединение Псковского кадетского корпуса. В качестве его главных целей провозглашались: установление связей между бывшими однокашниками, сбор различных материалов о корпусе, образование кассы взаимопомощи. Три года спустя возник Союз Российских кадетских корпусов, в состав которого вошло и объединение Псковских кадет. К 1956 г. в его составе оставалось всего 35 человек.
Удивительное мужество и упорство, с которым псковские кадеты сопротивлялись советской власти, были присущи воспитанникам всех кадетских корпусов. Видный деятель белого движения и писатель А. В. Туркул в своей книге «Дроздовцы в огне» писал:
«Кадеты пробирались к нам (в Добровольческую армию. — А. М.) со всей России… Мальчуганы умудрялись протискиваться к нам через все фронты. Они добирались до кубанских степей из Москвы, Петербурга, Киева, Варшавы… Сколько сотен тысяч взрослых, больших, должны были пойти в огонь за своё отечество, за свой народ, за самих себя вместо того мальчугана. Тогда ребёнок не ходил бы с нами в атаки. Но сотни тысяч взрослых, здоровых, больших людей не отозвались, не тронулись, не пошли. Они пресмыкались по тылам, страшась только за свою в те времена ещё упитанную человеческую шкуру. А русский мальчуган пошёл в огонь за всех».
В этом удивительном самопожертвовании совсем юных мальчишек и нашла своё блестящее выражение педагогическая система кадетских корпусов.
|
| |
| |
|
